Академик Ландау. Как мы жили

Ландау-Дробанцева Конкордия Терентьевна

— Как, только и всего?

— Да, да. А сейчас там у него остался один Кербиков. Это врачи-психиатры, которые приехали вместе с Кербиковым. Он им сказал выйти, а сам один на один разговаривает с Ландау.

— Раечка, а эти врачи-психиатры с Кербиковым сколько были в палате у Дау?

— Минут двадцать.

— А сколько Кербиков один разговаривает с Дау?

Рая, посмотрев на часы, сказала:

— Уже сорок минут.

Так, следовательно, не зря в больнице говорят, что врач Зарочинцева очень любит своих больных отправлять в психиатрические лечебницы. Вдруг дверь открылась. Весело улыбаясь, щуря свои синие добрые глаза, с удовольствием

потирая руки, Кербиков сказал:

— Да простят мне мои коллеги, что я их задержал. Но я не мог побороть в себе искушение наедине поговорить с умным человеком. А вы, Валентина Иванов на, глубоко ошиблись в своем пациенте. И должен вам признаться, я полностью разделяю его взгляды, и особенно насчет Академии педагогических наук и ее программ. Со школами у нее вышло много ошибок. Ну и то, что вас совсем перепугало: утверждение больного, что он министр без портфеля, его врожденное чувство юмора очень помогает в его состоянии.

Врачи ушли. Дау был возбужден и весел. Он тоже утверждал, что получил большое удовольствие, имея возможность поговорить о науке, найдя единомышленника в медике. Мое нервное напряжение грозило вылиться слезами. Я вошла в комнату дежурной сестры и разрыдалась. Вошла медсестра: "Что вы? Ведь все хорошо обошлось". Дали мне еще капли, сегодня обошлось, а завтра я не знаю, что еще здесь может приключиться. Беда в том, что мыслит он не так, как все, а все хотят подвести его под мерку обыкновенного, нормального человека. Поскорей бы взять его домой, тогда все эти ненужные надуманные сложности сами отпадут.

Через несколько дней к Дау пришел Исаак Яковлевич Кармазин. Врач, который до болезни Дау вел его десятки лет. Я была рада видеть, как Дау сердечно встретил своего врача. Я очень просила Гращенкова, чтобы он ввел его в консилиум, но Гращенков отказал: у Кармазина не было званий. Я пошла проводить его через больничный парк. Мы сели на скамейку поговорить. Оказывается, Кармазин от медиков услыхал, что ведущий врач Дау в больнице Академии наук, Зарочинцева, хотела спровадить его в психиатричку.

— Исаак Яковлевич, как вы нашли Дау?

— Во-первых, он стал красавцем. Как он замечательно выглядит. Сколько он сейчас весит? — Около семидесяти килограмм.

— Ого, стал набирать вес. Я проверил его пульс — 72. Это что, случайно?

— Нет. Исаак Яковлевич, это теперь его постоянная норма 72. После шокового состояния щитовидка отдохнула и выздоровела.

— Это очень интересно.

— Понимаете, Исаак Яковлевич, он у лечащих врачей не подходит под их стандартные мерки. Все лезут в его психологию, в его мозг, в его врожденную ненормальность талантливого человека. Исаак Яковлевич, меня это стало пугать. Кербиков оказался умен! Как вы считаете, если я возьму его домой? Я не боюсь трудно стей, я справлюсь. Меня только пугает его живот. Как вы думаете, отчего он все сильней и сильней стал жаловаться на боли в животе? Вы внимательно осматривали живот, ведь он явно вздут? А Гращенков и Зарочинцева утверждают, что это накопление жира от долгого лежания, это не вздутие, а жир.

— Конкордия Терентьевна, живот очень вздут. Названные вами врачи — невропатологи. Они не знают кишечника. Но я начну с главного: ни в коем случае не вздумайте взять Дау домой. Еще очень рано об этом думать, травмы, и особенно забрюшинная гематома, были слишком серьезны. Я видел Дау в первые часы после его травмы. Такие травмы, такая забрюшинная гематома в любой ночной час могут дать о себе знать. У него не удален

аппендикс. Здесь, в больнице, он круглосуточно обеспечен врачебным надзором, здесь всегда ночью дежурят хирурги — все еще может случиться, а дома вы его потеряете. Запомните одно: домой еще очень, очень рано. И даже если ваши врачи и Гращенков начнут настаивать, не вздумайте их слушать. Ему домой рано. Я буду его навещать и вам скажу, когда можно будет взять его домой. Гращенков никогда не был клиницистом, а живот Дау меня очень тревожит. Сейчас ему действительно надо побольше ходить. Сестры ленятся, устают, вы сами старайтесь с ним побольше ходить. В коридорах больницы, если плохая погода, и вот здесь, в парке, когда погода хорошая. Но домой еще очень, очень рано.

— Исаак Яковлевич, я уже усвоила, что домой Дау рано. Как хорошо, что вы пришли. У меня была мысль взять его домой.

Гращенков все время бывал в бесконечных заграничных командировках. Вероятно, эти командировки были сущностью его работы. Когда он приезжал, он спешно в палате Дау собирал консилиум и видел своего больного только во время этих кратковременных консилиумов. Я всегда на них присутствовала. На очередной такой консилиум стали в палату к Дау собираться врачи. Вошел психолог Лурье из нейрохирургии. Дау, внимательно посмотрев на него, спросил:

— Вы ведь психолог из нейрохирургии и фамилия ваша Лурье?

— Да, да, Лев Давидович. Я просто счастлив, что вы меня узнали и даже помните мою фамилию. Я ведь давно не видел вас, а вы меня помните. Ведь это просто замечательно.

— Да, но зачем вы, по специальности психолог, пришли ко мне на врачебный консилиум? — сказал очень серьезно и даже строго Дау.

Сияя улыбкой, Лурье объявил:

— Я именно приглашен на ваш консилиум профессором Гращенковым. — Я болен, я еще очень серьезно болен. У меня органические боли, и я предпочитаю, чтобы меня лечили врачи-медики, но не психологи, — явно враждебно ответил Дау.

Я заметила нервную дрожь в его больной руке.

— Когда заболеет Гращенков, он может лечиться у психологов, а я вам говорю: я не желаю, чтобы меня лечили психологи. Я вас прошу выйти из моей палаты.

Лурье не знал характера здорового Дау. Он уже не был беспомощным пациентом Института нейрохирургии. Психолог Лурье стал доказывать физику Ландау, как наука психология нужна медикам, чтобы лечить Ландау.

И мой нежный Зайка приподнялся с постели и взревел львом. Я впервые увидела, что Дау — лев. Он был страшен в гневе. Он взревел: "Пошел вон, дурак, отсюда…"

Как пробка Лурье выскочил из палаты. Испуганные медики все исчезли вместе с Гращенковым. Консилиум не состоялся. Дау был взволнован, он весь дрожал. Медицинский осмотр больного надо было отложить.

— Я этому дураку Гращенкову говорю: "У меня болит живот, у меня болит нога". А он мне пригласил психолога!

Я вспомнила слова Зельдовича, как Дау на одном из заседаний Курчатова "взревел львом", вскочил, высказался, а выйдя, так хлопнул дверью, что сам Курчатов содрогнулся.

Когда Дау работал на Курчатова, было модно обеспечивать охрану крупных физиков. Когда Дау узнал, что есть решение прикрепить к нему так называемых «секретарей», которые посменно будут его охранять (академика Алиханова уже охраняли и многих других тоже), он сначала взбеленился: "Пусть посмеет Курчатов сунуться ко мне со своими секретарями. Я свободный человек, я не потерплю никакой охраны в виде надзора!". Женька старался его урезонить — не помогло.