Академия тишины
Шрифт:
Почему бы моей сумасбродной матери просто не выйти за него замуж? За богатого, прямо скажем, симпатичного отца своего ребёнка? Почему? Не верится что-то мне в его непорядочность, хотя… Кто его знает.
А если бы Габриэль предложил брак мне? Вот так вот, прямо и сказал? И более того, фактически, он так и сказал — что рассчитывает на совместную жизнь после Академии. Что он имел под этим в виду?
Да я даже задумываться об этом не могу! Я и брак, это что-то вообще бесконечно далёкое друг от друга.
Пока.
Но мать ждала ребенка, наверное, это что-то меняет в голове… само собой, будто фонарь загорается. И действительно, ощущение,
Демоны, у меня же пара сейчас!
До вечера я прозанималась стихийной тренировкой с сэром Алахетином — и ведь не лень же человеку, а у него-то тоже должны быть каникулы! Но, похоже, как и сэра Лаэна, своей скучающей семьи за пределами Академии у нашего сладкоголосого нет, вот и не торопится. А сэр Лаэн уехал до послезавтра, соответственно, печать может снять только он, а значит, мне еще сутки с лишним молчать просто так!
Поужинали, а на следующее утро и позавтракали мы с второкурсниками также вчетвером, ни Ларс, ни Лен не объявились.
Как такое может быть?!
Я фактически поймала проректора за рукав на первом этаже Главного корпуса. Выслушав пожелания не морочить ему голову и не мозолить глаза, а сгинуть в библиотеке до начала практических занятий, не дословно, конечно, но примерно с этим смыслом, я буквально сунула ему под нос бумажку с кратким изложением своей тревоги.
— Леди Джейма, адепты Вейл и Андерсон территорию Академии не покидали. Но ваши личные взаимоотношения несколько… не моё дело. Уверен, вы непременно скоро встретитесь: территория Академии не настолько велика, чтобы…
Я замотала отчаянно головой.
— Хорошо, я свяжусь с комендантом Марметом, — сэр Алахетин осторожно вызволил рукав пиджака из моих пальцев. Он передаст молодым людям вашу просьбу о встрече. И если они не объявятся до вечера, мы проверим их комнаты. В конце концов, адепты добровольно приняли решение остаться в стенах Академии, мы не регламентируем их график и местонахождение в настоящее время…
Сплошное занудство и бездеятельность! До вечера было ещё так далеко. А мне отчего-то было не по себе.
Я снова потащилась в библиотеку. Похожая на овечку худенькая кудрявая библиотекарша взглянула на меня несколько напряженно: мои книжные запросы её всегда выводили из состояния покоя.
«Можно мне то, что рекомендуют обычно адептам не выдавать?» — написала я мелом на «запросной» доске.
«Овечка» вытянулась лицом.
«Чьи-нибудь мемуары», — приписала я, чтобы хоть как-то её утешить. Девушка помедлила, кивнула, а минут через пятнадцать вернулась со стопкой книг. Я бегло их просмотрела и к своему удивлению нашла воспоминания какого-то древнего замшелого старца Осмуса Грасснейка, едва ли не современника самого Джонатана Оула. Села в одно из кресел и неожиданно зачиталась так, что едва не пропустила обед.
Помимо всего прочего Грасснейка интересовали различия между магами жизни и магами смерти, и его взгляд на данный вопрос был весьма далек от общепринятого. По мнению учёного мужа, собственно «жизнь» и «смерть» были тут не при чём. Поднимать тела после смерти могли и те, и другие, хотя воздействие жизневиков было более радикальным и, как ни парадоксально звучит, травмирующим для поднимаемого. Что ж, в этом я могла с ним исключительно согласиться, помятуя об отвратительном заклятии резусцитации — самопроизвольного воскрешения — например.
Маги смерти (они же мортиферы) специализировались на поднятии
Надо же. Нам об этом никто не говорил. Интересно, говорили ли жизневикам, или Грасснейк был тем ещё фантазёром и мечтателем?
Кроме того, у мортиферов и жизневиков были разные способы воздействия на магические плетений. Маги смерти трансформировали уже существующие, а маги жизни по сути создавали новые, тогда как результат мог быть практически одним и тем же.
Интересная версия. Как-то я не обращала на это внимание, впрочем, детально видеть процесс чужого практического применения магии я не умела, это тоже, наверное, особый дар или развиваемый навык. Надо срочно найти Ларса и спросить, так это или нет, сравнить опыт и ощущения, тем более что до разговорного часа времени оставалось не так уж много. Зачиталась и забыла обо всём, даже обед, видимо, пропустила, судя по покалывающему онемению в поджатых ногах, неодобрительно ворчащему пустому желудку и гудящей голове, вот ведь напасть.
Я вернула книгу Грасснейка худенькой библиотекарше, и та вдруг несмело улыбнулась с несколько заговорщическим видом, огляделась по сторонам и быстро-быстро написала на доске:
"Эту книгу не рекомендовали давать студентам", а потом торопливо стёрла.
Я тоже улыбнулась ей в ответ, совершенно искренне. Нет, ладно студенты — два года и потерпеть можно. Но сотрудники! Преподаватели из разряда "неглавных", повара, библиотекарь, целитель… Они живут годами, храня молчание, не имея каникул — и всё равно остаются здесь.
Героические люди!
Ну, или мазохисты.
Я шла, переваривая полученную информацию и сама не заметила, как оказалась у общежития для девочек. Что ж, можно зайти к себе, переодеться — а потом опять наудачу заглянуть к парням. Где-то же этот демонов Ларс должен прятаться от меня?! Зачем ему тайно сбегать из Академии, если есть возможность покинуть её на совершенно легальных основаниях?
Кстати, сколько сейчас всё-таки времени?
Я задрала голову, вглядываясь в старые круглые часы, расположенные на верхушке прямоугольной, с зубчиками, как у шахматной ладьи, башни женского корпуса. Прямо над огромным циферблатом, по цвету напоминавшим потемневшую слоновую кость, располагались два вертикальных окна. И вдруг я заметила человеческую фигуру, чёрный контур, который казался совершенно лишним и неуместным, словно насекомое, которого инстинктивно хотелось стряхнуть. С высоты, ослепшая от бьющих в глаза пронзительно-резких лучей заходящего солнца, я не могла понять, что именно делает человек наверху и кто этот человек. Замерла на мгновение, тупо уставившись наверх, а потом открыла рот, чтобы завизжать, заорать, позвать на помощь — но рот, запечатанный безучастной к происходящему магией, скорее разорвался бы в жутком кровавом оскале, чем издал хотя бы звук. Максимум, на который я была способна — сдавленный, едва слышный сип. Моих слабых телекинетических сил никак не могло хватить, чтобы удержать, замедлить летящее с высоты башни тело. Как быстро… и одновременно медленно, или это время замедлилось? Я позорно зажмурилась, будто приклеившись подошвами туфель к земле, и в этот момент кто-то резко потянул, рванул меня к себе, а следом я услышала глухой удар.