Академия тишины
Шрифт:
— Сколько он уже…
— Не задавай лишних вопросов, какая тебе разница?
— Но это же важная информация. Я говорила вам, что не умею!
— Тебе не надо уметь. Делай.
Нити магического плетения вокруг умершего есть тоже. Маги жизни и просто стихийные маги их не видят, для них это не более чем слабое серебристое мерцание, едва различимое бытовым зрением. Долгое время считалось, что таковых попросту не существует, и хотя даже детский хуторский фольклор был весьма богат на страшные сказки о магах-трупокопателях, по настоящему в них многие так
И на то есть причины. Магию мёртвых видят не все. Да что там, из двенадцати второкурсников факультета смерти половина не могла отчётливо разглядеть эти нити, и, соответственно, не могла на них полноценно воздействовать.
Несколько минут я честно пыталась вспомнить регламент поднятия мёртвого тела и собраться с мыслями и силами.
— Не могу.
— Знаешь, — леди стоит за моей спиной, — иногда, очень редко, при наложении печатей безмолвия и тишины случаются небольшие огрехи. Все об этом знают, и никто не удивится, если у одной из выпускниц вдруг произойдёт такой казус. Печати вдруг перестают сниматься, совсем. Очень неудобно.
Ненавижу тупые запугивания, особенно те, которым я ничего не могу противопоставить.
Смотрю на мёртвого человека. Стазис я снять могу без проблем, в этот же самый момент толчком запустится обычный процесс разложения. Именно на этом толчке и можно рискнуть. Мне не нужно, чтобы тело двигалось, только слушало и могло отвечать.
Наполненные чужеродной силой нити вспыхивают, сплетаются, пульсируют. Это — вопрос магической силы дара.
Словно узкие тонкие трубки, по которым с большим напором хлещет вода, они норовят вырваться, хлестнуть по лицу наглого человечка, удерживающего эту мощь в своих руках.
И это уже вопрос умения, мастерства и желания. Иногда желания, за которое маг платит самим собой. Вот как я сейчас.
Я усмиряю беснующиеся нити, но сама оседаю на ледяной пол, покрытый тонкой проседью инея.
— Говори, Старс, — леди склоняется над неподвижным лицом, обтянутым кожей черепом.
В этот самый момент я резко, почти так же, как леди мои печати, скидываю последнюю преграду стазиса. Слишком резко. Я не вижу, но чувствую, как расползается под прожорливым воздействием воздуха и мельчайших не видимых глазу микроорганизмов слабая мягкая плоть. Мертвец не открывает глаз, но его бледные бескровные губы стукаются друг о друга, и звук пролезает между ними, словно вор в приоткрытую форточку.
— Ш-ш-ш…
— Фамилии, Старс, — леди наклоняется ниже, само спокойствие, на дне которого прячется жадное топкое вожделение. — Кто ещё отказался?
Вот бы он сейчас укусил её за нос!
— Лаэн, — голос шелестел, как старая бумага на ветру. — Вейл, Мэнтисы…
— Я знаю! — обрывает она. — Кто ещё? Кроме вас шестерых, кто?!
— Райкун. Брок, — я вздрагиваю от какого-то внутреннего спазма в животе, едва не выпустив плетение из зоны контроля, — Кодайлы…
Старс… Фамилия неожиданно кажется мне знакомой. Я слышала её, совершенно точно, но давно и не в Академии… Тогда где же?
Дома, где же ещё. Отец её упоминал.
Я
— И Менелы, — неожиданно чётко, разборчиво выговаривает мертвец. — Менелы были в нашей шестёрке.
Леди Сейкен медленно поворачивает ко мне лицо, а я слизываю капельку крови с губ. И в этот момент нити лопаются с беззвучным для всех и оглушительным для меня треском, а за мгновение до окончательного возвращения в небытие Старс приподнимается и вцепляется в нос главы факультета жизни зубами, похожими на кусочки застывшей сосновой смолы.
***
— Не заморачивайся. В последнее время ты такая бледная и уставшая, точно не хочешь навестить целителя? Нелли, главное, не нужно беспокоиться, — Энтони наклоняется, целует меня в висок, и я на мгновение ощущаю себя дорогой старинной вазой, не человеком. — По правде говоря, что там считают родители, мне совершенно плевать. Через полтора месяца закончим учиться, и я попросту поставлю их перед фактом. Уверен, они к тому времени всё обдумают, успокоятся и согласятся. А если даже и не согласятся, сейчас не те времена, когда мнение семьи всё решало. Не поддержит отец — поддержит дед, его слово дороже стоит.
Мне бы его уверенность.
Мой Энтони улыбается в зеркало. Красивый, как картинка в романе, благополучный, высокий и сильный. Золотистые волосы почти касаются широких плеч. Он неуловимо повзрослел за последний год. Ловко застёгивает рубашку, пуговка за пуговка. Бережно поднимает меня с кровати, стоя спиной к раскрытому окну, в котором только-только занимается рассвет, прижимает к себе так, что медные кругляшки пуговиц вдавливаются в мою кожу.
Хороший.
И всё же ему всего девятнадцать, и он ничего не знает о жизни — вне своей семьи, вне своего богатства, вне своего имени.
А что знаю о жизни я? И знаю ли…
Богатства я лишилась ещё до поступления Академии. Семьи — в процессе учёбы, и никто толком не объяснил мне, что явилось причиной гибели моих родителей. Почему-то мне суеверно кажется, что после завершения Академии я лишусь самого последнего, самого важного.
Я смотрю через его плечо в окно на Главный академический корпус. Мне срочно нужно найти Джордаса.
***
— Сэр, — от кустарного, незаконного снятия печатей голос мне частенько отказывает, горло отчаянно саднит, и я незаметно стараюсь откашляться. — Сэр, вы… помните наш прошлый разговор. По поводу королевской службы, посещений столицы и прочего.
Лицо Джордаса каменеет, а пламя, будто корона, обхватывает голову. Это выглядит довольно зловеще, но одновременно безумно красиво. Если моё влюблённое в него пламя отразит его, мы будем, как король и королева.
Ну и глупости же приходят мне в голову.
— Сэр, — я снова возобновляю попытку разговора. — Я признаю, что была неправа. Мне нужна помощь. Мне нужна помощь, чтобы больше туда не ездить.
Его показное равнодушие разбивается, как лёд.
— Что случилось?
— Я не… Вы же знаете.