Академия
Шрифт:
— Спасибо за вашу доброту.
Девушка смущенно улыбнулась.
— Да что вы, главное — ваше выздоровление. А, забыла, — она всплеснула ладонями. — Некоторые посетители чуть ли не с боем сюда прорывались, но их не пустили.
— Кто именно?
— Сестры Кривич, судари Скуратовы и Клеверов, но настойчивее всех были Ясногоров и Эрлинг.
— Эрлинг? — переспросила с недоумением.
Ладно еще Матвей, но Хельги… Они с Ярославой на пару с ума сошли?
— Да-да, я точно его запомнила, настойчивый такой сударь, пришлось его силой выставить, как и сударя Ясногорова. Жаль их, конечно, такие оба… как бы выразиться поточнее? Угрюмые что ли, бледные, злые. Себя во всем винят, переживают страшно, но господин Клеверов ясно дал понять,
— А сударь Беломорский среди них есть?
— Не совсем, — лукаво усмехнулась дежурная, — но ему это не мешает. Влюбленные, они такие, им правила не писаны! Ну ладно, вам пора спать, отдыхайте, сударыня, и больше не мучайте себя. Все будет хорошо.
Сколько откровений свалилось за десятиминутный разговор! Уснуть после такого было невозможно, и я принялась лихорадочно обдумывать все, что услышала. Если описать кашу, бурлящую в голове, выйдет примерно следующее:
«Влюбленные… она говорила о Ярогневе? Или обо всех них? Но Ярогнев тут точно ни при чем, он волновался, вот и все. Или он действительно любит меня? Ярослава пришла, что ей нужно? Посмеяться, позлорадствовать? Ну не может же она действительно переживать. Я скорее поверю в чувства Ярогнева. Матвей приходил, ему не наплевать на меня, но почему мое сердце не отзывается при мысли о нем так сильно, как раньше? А Хельги что тут делал, ему-то точно нет резона приходить. Ярогнев был так нежен, так поддерживал, лишь ему я обязана своей жизнью. Но как мне жить дальше, после такого унижения и позора? Вся Академия приходила, они переживают, это так странно и приятно одновременно. Может, мне надо было умереть? Хм, а если им скажут, что я умерла, что будет? Кто расстроится? Станет ли Матвей или Хельги мучиться и страдать? Ладно еще Эрлинг, но Матвей клялся мне в любви, а потом… Не туда мои мысли текут, ох не туда! Чем сейчас занимается Ярогнев? Сохранит ли Клеверов мою тайну? Надо будет заставить Ярогнева рассказать правду о моем отце, мне нужно знать о своем происхождении. Что вообще происходит с моей жизнью! Но как я буду смотреть ему в глаза, после всего? Он видел меня в таком виде! И когда он придет?».
Мозг активно кипел, пока совсем не выдохся, и я устало откинулась на подушки, надеясь провалиться в целительный сон. Но спать не хотелось, тело и разум требовали действия, только сил пока не находилось. Может, стоит попросить у дежурной снадобье? Обычно стараюсь не пользоваться подобным средством, но продолжать размышлять об открывшейся правде, не имея возможности разузнать все до конца, это просто садизм.
Обострившийся враз слух уловил тихие шаги. Сердце заколотилось в груди, но я сделала над собой усилие, и снова притворилась спящей. Если это Ярогнев, я заставлю его поговорить со мной, если же кто-то другой — просто проигнорирую. Жалостливых физиономий и сокрушений мне не надо.
Посетитель медленно подошел ко мне, но я не почувствовала запаха моря и горных трав, которые обычно подсказывали присутствие Ярогнева.
— Моя девочка, я должен был тебя уберечь, — прошептал знакомый голос, и мое сердце сделало несколько сальто мортале, прежде чем я его узнала.
Я не выдержала, и открыла глаза, посмотрев ему прямо в лицо.
— Значит, это вы.
Артемий Круторогов собственной персоной. Известный правовед, наш попечитель, друг крола Казимирова и мой отец. Отец.
— Элиф! — воскликнул, но быстро взял себя в руки, и галантно улыбнулся самой своей доброжелательной улыбкой. — То есть сударыня Стрелицкая. Я должен просить прощения за такую фамильярность. Я думал, вы спите.
— Бодрствование приносит больше полезных новостей.
— Да, конечно, абсолютно верно, — невпопад ответил дракон. — Как вы себя чувствуете? Целители сказали, вы быстро идете на поправку.
— Благодарю за заботу, мое восстановление действительно происходит быстро. Хотя нанесенные мне раны должны были убить меня еще несколько дней назад. Странно, не так ли?
— Ничего странного,
Откровенничать он не хочет… Ну и неважно, я заставлю его говорить!
— А, может, дело в моем отце? Мог ли он передать мне свое наследие?
— Отце… О чем вы?
Бескровное лицо побледнело еще больше.
— О том, господин Круторогов, что смертная выжить не смогла бы. Зато сущность драконицы спасла мне жизнь.
— Вам явно нужно поспать, сударыня. Отдых важен для исцеления.
Показательно вздохнула.
— А я-то надеялась на откровенность. Хорошо, не хотите помочь мне, и не надо. Я сама дам вводную. Итак, целители недоумевали, как я выжила, ведь человек не смог бы уцелеть после боевого огненного оружия. Я и сама была в полной растерянности. Но потом… — стоит ли признаваться в подслушанном разговоре? Нет, лучше об этом умолчать. — Потом несколько оброненных слов, шуток и научных споров целителей подсказали, что произошло на самом деле. Полагаю, я — драконица, хоть и непризнанная. Можно допустить, что и незаконнорожденная. Только мои силы дремали все эти годы, и пробудились только здесь, в Академии. Зрение, слух стали меняться, а потом на меня напал Хрусталев, и огненный хлыст лишь изранил, вместо того, чтобы убить. Как вам такая версия?
Он не проронил ни слова, смотря на меня, как осужденный на виселицу.
— На мой взгляд, вполне правдоподобно. Но вот только кто же тот человек, то есть дракон, прошу прощения, который дал мне жизнь, а после — отказался? Ведь те, кого я считала родителями, погибли в пожаре, и уж сто процентов были людьми. Ну так что вы об этом думаете, господин Круторогов, есть ли у вас идеи, кто может оказаться моим отцом? У меня вот есть кандидат. Он и первым встретил меня в Академии, и приставил ко мне свою доверенную помощницу, и во время бала после представления пригласил на танец, когда все отцы вслед за Беломорским вели своих дочерей на середину зала. Что вы думаете по этому поводу? Ответьте, скажите хоть что-нибудь!
— Элиф, — хриплым голосом выдавил он, и сильно зажмурил глаза. — Не так все должно было произойти, не так!
Теперь пришло мое время хранить молчание, и я просто отвернулась от него, не в силах больше сдерживать слез.
— Нет, не плачь, прошу тебя! — он стремительно встал передо мной на колени, взяв руку в свою. — Я не знал, что ты драконица, я думал, что тебе не передалась эта сила. Мне лишь хотелось, чтобы ты была рядом, училась здесь, где должна была учиться, если бы носила мою фамилию. Я любовался твоим прекрасным личиком, нежным и умным, как у моей матери. Ты так на нее похожа! И радовался, что ты здесь, со мной, моя дочь, мой единственный ребенок.
Теперь из его глаз потекли слезы, и он прижался губами к моей руке.
— Но почему вы не сказали мне правду? Почему я росла все это время в пансионате госпожи Стрелицкой? Почему вы отказались от меня?
— Клянусь своей честью, я бы никогда не отказался от своего ребенка! Все было не так… На некоторые вопросы лучше не искать ответов, они ранят.
— Меня ранит неведение, я имею право знать! Расскажите мне правду.
Он судорожно вздохнул, и крепче сжал мою руку.
— Моя супруга была красивой девушкой, я влюбился в нее с первого взгляда. Она была младше меня на двадцать лет, но я готов был на все за право любить ее, называться ее мужем. Однако бороться за ее руку мне не пришлось: семья Рустемзаде из рода Лесных Пожаров посчитала честью породниться со мной, и моя Танильдиз с гордым видом дала свадебные клятвы. Видела бы ты ее царственные черты лица, восточный разрез глаз, волнистые волосы, мягкие, нежные, как шелк. Я любил ее так, как только может любить мужчина, и был счастлив, когда узнал, что у нас будет ребенок. В тот день я едва не сошел с ума, пока она рожала нашего первенца в течение двадцати часов. Когда мне положили младенца на руки, я узнал, что это девочка. Наша дочь, малышка Туана.