Акмеисты. Стихотворения

Иванов Георгий Владимирович

«Над мраком смерти обоюдной…»

Над мраком смерти обоюднойЕсть говор памяти времён,Есть рокот славы правосудной,Могучий гул; но дремлет онНе в ослепленье броней медных,А в синем сумраке гробниц,Не в клёкоте знамен победныхА в слабом шелесте страниц.

Иезекииль XXXVII

Неживые, легли в песках —И ни топота больше, ни молви.Ветер только слово промолвил —Неживыми легли в песках.Неживые, лежат и ждут —Воскресения, что ли, какого?Ветер только вымолвил слово —Неживые,

лежат и ждут.И упал в стороне один, —И в убитом – какая тревога!Он хотел убежать от Бога —И упал, в стороне, один.А другие простёрлись ниц —И главы закрывали руками…Чёрный коршун взмыл над песками,Но, слепые, простёрты ниц.Ветер даже и пыль с костейЗакружил и унёс и рассеял, —Ветер даже и пыль развеял,Даже мёртвую пыль с костей.Тленье смерти на вечные дни —И ни топота больше, ни крика! —Ничего, кроме Божьего Лика.…А в аду зажжены огни.

«Двенадцать бьёт – и где твоя отвага…»

Двенадцать бьёт – и где твоя отвага?Одна поёт тоскующая медь,И в светлом круге белая бумагаВелит не мочь, не сметь и не уметь.А ты бы мог звенеть ещё победней,Себя бы мог решительней забыть…Но вот запел, унылый и последний,Глагол времён, перестающих быть.

Елизавета Кузьмина-Караваева

(1891–1945)

У пристани

1

Чтобы взять пшеницу с нивыИ кровавое, пьянящее вино, —Вы входили в тихие заливы,Где сквозь синь мелькает дно.За вино платили звонкими рублями,На зерно меняли золото монет.И, гремя по борту якорями,Оставляли в море пенный след.Мы ж – купцы и виноделы,Пахари береговой земли —Ждём, чтоб вновь мелькнули дыма стрелы,Чтоб на якорях качались корабли.

2

Тебе молюсь, тебя пою,Твой свет, твой белый блеск.Как встарь, в волне я узнаюПриветный, вещий плеск.Высоки мачты из сосны,А парус – ветром полн.Навей, навей благие сныПод шум зелёных волн.Я кубок выпила до дна,Мой яд – из терпких трав…Опять одна, всегда одна…А парус плещется, опав…

3

Перекладины на мачтах сосновых —Кресты на могилах отцов;А рядом – множество готовыхК отплытию гонцов.Кресты, кресты, родной погост,Морское дно – вот цель конечная.Зари последний луч так прост;А путь мой в море, в море вечное.Доской я отделилась тонкоюОт зыбкого небытия.Играй, играй с волною звонкою,Моя гробница, жизнь моя.

Царство-призрак

Я не забуду, всю жизнь не забуду, —Пусть жало огня мою память язвит,И скошенных трав пожелтевшую груду,И старой царицы испуганный вид,И смолкший наш стан, освещённый кострами,И стадо овечьих белеющих рун,Тебя, озарённого, здесь, между нами,В волненьи и пеньи торжественных струн.И помню, сказала я: «Где же другуюНайдёшь ты, зажжённую кровью зари,Твою всю, до сердца, до сердца нагую,Какою владеют ветра и цари.Я о тебе у колдуньи гадала,Я для тебя зажигала костёр,Я для тебя хороводы сплетала,Белой

царевной средь верных сестёр».Опершись на ручку высокого жезла,Ответил: «Иду, завершается бой!Но помни в победе, в веках я с тобой…»Сказал, и всё царство, как призрак, исчезло.

«Свершены ль железные законы…»

Свершены ль железные законы?Иль последний Твой закон нарушен?И былые стоны, – сны, – не стоны?И покой холодный мой бездушен?Я не знаю. Только путь окрашенИ отмечен красным, тайным знаком;И гонец неведомый не страшен,Сочетая нас последним браком.Но когда я сплю, мне чётко снится, —Мы подвластны мудрой, светлой воле,И хранит стеклянная теплицаНас, откопанных в морозном поле.И когда мы буйно мечем лозы,К нам подходит благостный Садовник,Чтоб в цветок кровавый розыПеревить откопанный шиповник.Нам, не знавшим непонятной тайны,Кажется, что жизни ход нарушен,И законы мудрые – случайны,И Садовник благостный – бездушен.

«Обрывки снов. Певуче плещут недра…»

Обрывки снов. Певуче плещут недра.И вдруг – до самой тайны тайн прорыв.Явился, сокровенное открыв,Бог воинств, Элогим, Даятель щедрый.Что я могу, Вершитель и Каратель?Я только зов, я только меч в руке,Я лишь волна в пылающей реке,Мытарь, напоминающий о плате.Но Ты и тут мои дороги сузил:«Иди, живи средь нищих и бродяг,Себя и их, меня и мир сопрягВ неразрубаемый единый узел».

«Там было молоко и мёд…»

Там было молоко и мёд,И соки винные в точилах.А здесь – паденье и полёт,Снег на полях и пламень в жилах.И мне блаженный жребий дан, —В изодранном бреду наряде.О Русь, о нищий Ханаан,Земли не уступлю ни пяди.Я лягу в прах, и об земь лбом.Врасту в твою сухую глину.И щебня горсть, и пыли комСлились со мной во плоть едину.

«Буду только зрячей, только честной….»

Буду только зрячей, только честной, —(У несчастья таковы права), —Никаких полётов в свод небесныйИ рассказов, как растёт трава.Буду честно ничего не видеть,Ни во что не верить и не знать.И неизживаемой обидеОправдания не подбирать.Избрана я. Гостя посетила,Подошла неведомой тропой.Всё взяла, – одним лишь наградила —Этой дикой зрячестью слепой.

«Как сладко мне стоять на страже…»

Как сладко мне стоять на страже;Сокровище неисчислимо,И я всю ночь над ним не сплю.А мой маяк пути укажетВсем рыбакам, плывущим мимо,И между ними кораблю.И тот, кто ночью у кормилаВедёт корабль средь волн и пены,Поймёт слепящий, белый луч,Как много лет я клад хранила;Без горечи, без переменыС крестом носила ржавый ключ.Тремя большими якорямиКорабль в заливе будет сдержан,Чтобы принять тяжёлый груз.Какими он проплыл морями?В какие бури был он ввержен?Где встретил мёртвый взгляд Медуз?Но кормщик тихий не расскажет,Куда теперь дорогу правит;Не разомкнёт спокойных уст;Мой клад канатами увяжетИ ничего мне не оставит, —Я только страж; вот дом мой пуст.