Акушерка Аушвица. Основано на реальных событиях
Шрифт:
Последнюю фразу он добавил, словно оказывая полякам великую милость.
Ана почувствовала, что кровь у нее закипает. Но тут, к счастью, сверху открылись двери, и на лестнице появились ее мужчины. Бартек спустился вниз в халате и сразу же обнял жену. Она с благодарностью прислонилась к нему.
– Что происходит? – спросил он.
– Нас переселяют, – с горечью ответила она.
– Куда?
– В другую часть города. – Немец был явно доволен, что наконец-то может поговорить с мужчиной. – На сборы вам дается два дня. Двенадцатого февраля вы должны явиться в жилищное бюро – от десяти до полудня. Вы
– Здесь тоже чисто.
– Но не будет, когда вокруг поселятся одни евреи.
Ана неверяще взглянула на него.
– Вы правда так считаете?
Солдат нахмурился.
– Это правда, мадам. Наши великие ученые провели множество опытов.
– Они изучали, насколько чисто в домах еврейских хозяек?
– Конечно, нет. Это более серьезно. Все дело в крови, в расовой чистоте. Вы не поймете.
– Почему?
Ана почувствовала, как Бартек предупреждающе сжал ее плечо. Сыновья с тревогой смотрели на нее, но остановиться она уже не могла.
– Потому что вы женщина.
– Может быть, я и женщина, но я изучала медицину.
– Только по вопросу деторождения. Это не наука… Не настоящая наука…
– Ненастоящая наука?! Позвольте сказать вам, молодой человек, что без моей науки вы могли умереть в утробе матери, не успев сделать ни единого вдоха. Пуповина могла обмотаться вокруг вашей шеи, и вы родились бы синим от недостатка кислорода, и ваш мозг пострадал бы… Впрочем, судя по тому, что вы говорите, это и произошло!
– Ана, хватит! – одернул жену Бартек.
Солдаты уже разозлились и потянулись за автоматами. Бартек взял у Аны бумагу и помахал ею, словно белым флагом.
– Большое спасибо. Мы тщательно все изучим.
– И выполните все, как предписано, – проворчал старший солдат. – Иначе последствия будут очень печальными. Это ради вашего же блага, даже если… – он многозначительно взглянул на Ану, – вы слишком глупы, чтобы это понять. Доброго дня.
Громко топая сапогами, они вышли из дома, и Ана кинулась к двери. Она захлопнула дверь и прижалась к ней, словно ее слабое, старое тело могло как-то помешать жестоким представителям безжалостного рейха ворваться в ее дом.
– Как они могут так поступать? – рыдала она. – Как они могут вышвыривать нас из собственного дома?
– Похоже, они могут делать что угодно, – с горечью ответил Бартек. – Идем завтракать, а потом нужно начинать сборы.
Два дня были совершенно ужасными. Никакого отпуска никому не дали, поэтому Ане, Бартеку и мальчишкам пришлось собираться по ночам. Они упаковывали одежду, постельное белье, кухонную утварь, мебель. Рейх выделил им новый дом, но переезжать предстояло за свой счет. Они потратили значительную часть своих скромных сбережений на переезд, которого никто не желал. За перевозку имущества с них содрали заоблачную сумму.
Упаковывая свадебный сервиз в газеты, где было написано о создании ненавистного гетто, Ана не могла сдержать слез. Теоретически их должны были переселить в польское «гетто», но всем соседям дали жилье по всему городу, так что до польского «гетто» было еще далеко. Но как можно жить спокойно, если над головой висит угроза нового переселения? Дом был гнездом, местом, где все чувствовали себя в безопасности, но нацисты лишили их даже этого.
В
– Нам это понадобится, – мрачно сказала Ана, но мальчишки стали ее поддразнивать, и в конце концов все засиделись допоздна, погрузившись в воспоминания о счастливом прошлом.
Все твердили, что впереди их ждут еще более счастливые времена – когда это безумие закончится.
– Мы уже побеждали немцев, – с оптимизмом юности твердили мальчишки, – и победим их снова.
Ана хотела напомнить, что в тот раз у немцев не было огромных танков, но промолчала. Оптимизм, пусть даже и ложный, это их последняя надежда и опора.
В назначенный час они погрузили свое имущество на безумно дорогую повозку и отправились в жилищное бюро. Равнодушная эсэсовка, даже не посмотрев на них, забрала ключи и с довольным видом поставила галочку в длинном списке. Заглянув в другой список, она порылась в ящике и выдала им другие ключи.
– Остпройсен-штрассе, – рявкнула она. – Как следует уберитесь там, прежде чем заселяться. Там наверняка грязь и инфекции.
Ана уже готова была высказаться, но Бартек утянул ее назад. Всей семьей они отправились на другой конец города в свой новый дом. Навстречу им тянулись такие же нагруженные домашним скарбом повозки – это переезжали евреи. Напуганные люди стояли в очереди, ожидая впуска в гетто. Ана смотрела на них, гадая, кто поселится в ее доме – кто будет спать в их с Бартеком спальне, чьи дети будут бегать по кухне. Она молилась, чтобы эти люди были счастливы, но прекрасно понимала, что на север, в еврейский квартал, едет гораздо больше людей, чем на юг. Похоже, места, чтобы побегать, у детей не будет… Мужчин уже согнали на возведение огромных ограждений. Пока они трудились вдоль улицы, подъехал большой грузовик и сгрузил рулоны зловещей колючей проволоки. Ана вцепилась в руку мужа и замерла.
– Это неправильно, Бартек. Мы не должны этого допускать. Мы не должны смиряться с их приказами. А что, если мы скажем «нет»? Если мы все просто поднимемся и встанем посреди улицы, не расходясь в разные стороны? Мы не должны подчиняться омерзительной идеологии, которая нас разделяет. Поляков здесь гораздо больше, чем немцев.
Бартек огляделся, словно раздумывая, но потом его взгляд упал на шеренги эсэсовцев с огромными автоматами и запасом патронов.
– У нас нет оружия, Ана. Большинство из нас просто погибнет.
– Но остальные будут свободны.
– Пока не пришлют подкрепление – а тогда погибнут и остальные, а немцы захватят весь город, как они и хотели.
– Поэтому мы просто подчинимся?
Муж наклонился и печально поцеловал ее.
– На время. Но есть другие способы сопротивления, дорогая… Более медленные и терпеливые…
Ана вздохнула. Терпение всегда было ее слабой стороной. Она знала, что слишком прямолинейна, порывиста и нетерпелива. Терпению ее учила профессия – у младенцев нет графика появления на свет. Но быть столь же терпеливой в жизни у нее не получалось.