Акушерка Аушвица. Основано на реальных событиях

Стюарт Анна

– Потрясающе, мама!

– Похоже, у нас немало еды…

Стол казался поразительно роскошным после всех лишений года. Ввели карточки, и поляки всегда оказывались в очереди последними, за наглыми немцами, поэтому доставалось им немногое. И все же по редким разговорам с Эстер Ана знала, что в гетто положение хуже, гораздо хуже. Тамошним обитателям приходилось довольствоваться гнилой картошкой и овощами, непригодными для отправки в Рейх. В морозы такого питания было явно недостаточно. Кроме того, в гетто не хватало дров, чтобы готовить еду, поэтому овощи часто приходилось есть сырыми. Дети отправлялись в северную

часть гетто, Марысин, и рылись в мерзлой земле в поисках угля. Люди так мерзли, что сжигали собственную мебель. При виде золотистого карпа Ане стало неловко.

– Сегодня Рождество, мама, – сказал Якуб. – И мы не ели весь день.

– Верно, – кивнула Ана, не желая испортить праздник. Она приложила столько сил к этому ужину, что было бы жалко испортить его печальными мыслями. И все же она добавила: – Но мы хотя бы всю неделю что-то ели.

Якуб замер.

– Ты думаешь о евреях?

Ана кивнула. К ней подошел Александр, самый серьезный из всех.

– Я вижу их, когда еду в трамвае, – сказал он.

Недавно нацисты отправили на работу в больницы немецких студентов, и Сандеру сказали, что теперь он будет работать только три дня в неделю. Пришлось ему искать вторую работу – он стал кондуктором в трамвае. Бартек долго ругался, что это ниже его достоинства, но Сандер ответил, что должен зарабатывать. Ана чувствовала, что у него есть друзья среди партизан, и гордилась сыном, но боялась расспрашивать.

– Все действительно так плохо, как говорят? – спросил Бартек.

– Еще хуже. На улицах страшная грязь, а когда рабочие команды пытаются что-то убрать, вода замерзает, и ходить становится опасно – только самые крепкие справляются. А крепких сейчас мало. Я видел, как туда доставляют продукты – овощи на повозках так воняли, что их скоту стыдно было бы скормить. Но эти несчастные расхватывали овощи прямо с повозки, не дожидаясь разгрузки. Тиф после наступления холодов отступил, но там свирепствует туберкулез. Кашляют повсюду. Хуже того… – Александр оглянулся, хотя в доме они были одни. – До меня дошли слухи, что этим все не кончится. Они отправляют евреев на смерть.

– Они их убивают? – ахнул Якуб.

– Да, душат газом. Меня бесит, что я, доктор, ну или почти доктор, пробиваю билеты мерзким немцам, которые держат людей в загонах, словно животных. Ведь я должен был бы помогать этим людям. Это чудовищная жестокость. Нет, не жестокость, варварство!

Ана сжала руку сына. Это ее вина. Она первой подумала о гетто, и теперь они сядут за рождественский стол, терзаясь чувством вины.

– Может, мы сядем? – предложила она.

Они сели, но даже Якуб замешкался. Они с чувством неловкости смотрели на шестой стул, за рождественским столом традиционно предназначавшийся случайному прохожему, которому негде отметить праздник.

– Мы должны им помочь, – сказал Бронислав. – В больнице я могу достать лекарства. Нужно лишь найти способ передать их в гетто.

– Эстер может помочь, – ответила Ана. – Только если это не слишком опасно.

– Что слишком опасно? – спросил Александр.

Ана сглотнула.

– Они могут ее застрелить?

– Могут. – Сын закусил губу. – Но она будет осторожна. Я знаю нужных людей.

Он сказал это так тихо, что Ане показалось, что она ослышалась.

– Людей в гетто?

– И в гетто,

и в городе. Хорошие люди хотят помочь.

– И утереть нос этим нацистским ублюдкам, – добавил Якуб.

– Якуб! – возмутился Бартек.

– А ты разве думаешь иначе?

Ана заметила, что муж на противоположном конце стола начал ерзать, и всмотрелась в его лицо. Разговор принял рискованный оборот. Семейный ужин неожиданно превратился в нечто иное.

– Нам следует не «утереть им нос», – сказал Бартек, – а отправить их в небытие.

Ана замерла. Никогда еще она не слышала подобных яростных слов от своего миролюбивого мужа. В его глазах она читала сильнейшие эмоции – гордость, потребность в одобрении и, возможно, страх. Ана улыбнулась.

– По крайней мере, изгнать их из Польши, – сказала она.

Бартек фыркнул.

– Именно, дорогая. Из Польши, из Германии, отовсюду, где достойные люди пытаются просто и спокойно жить. Это никому не нужно… такая ненависть. Разве не сказал Иисус: «Возлюби ближнего своего»? Разве он не призывает нас уподобиться доброму самаритянину и помогать тем, кто оказался в тяжелом положении, какова бы ни была их вера? Разве не был он рожден, чтобы нести мир всем людям?

Они смотрели друг на друга. На столе ярким рубином пылал суп, и карп сиял золотом. Столько богатств на одном столе – а всего в нескольких кварталах отсюда люди голодают. Якуб вскочил.

– Мы все знаем, что нужно делать!

Родители посмотрели на этого пылкого восемнадцатилетнего юношу, который только что радостно потирал руки при виде праздничного стола.

– И что же? – удивленно спросила Ана.

– Мы должны собрать эту еду и отнести в гетто. Сегодня Рождество, мы должны делиться. Люди никогда еще не оказывались в такой нужде. – Все смотрели на Якуба с восхищением, и он добавил: – Кроме того, я все равно не смогу наслаждаться этой едой.

Бартек поднялся и обнял младшего сына.

– Ты хороший мальчик. Вы все замечательные ребята. Пойдемте же – даже эсэсовцы не будут стрелять в нас в Рождественский сочельник.

* * *

Он оказался прав. Охранников на башнях было совсем немного, а те, что несли караул, явно смягчились от звуков рождественских гимнов, доносившихся с улиц Литцманштадта. Когда они пришли к ограде с пакетами с едой, охранники смотрели в другую сторону. Ана постаралась собрать как можно больше, чтобы передать все блюда праздничного стола. Суп пришлось оставить дома, но они открыли коробку конфет, присланную родителями Бартека, и положили по конфете в каждый пакет – пакетов было двенадцать. Забавно – они готовили подарки для евреев, которые понятия не имели о христианских традициях, и все же это было очень важно.

Приготовив все, они встали в круг, и Бартек благословил их. Они тревожно всматривались во мрак. Они были не одиноки. Многие пришли к ограде гетто с такими же пакетами. Ане стало невыразимо тепло от той любви, что исходила от людей, собравшихся возле гетто. Именно таким и должно быть Рождество! Ана была рада, что ее драгоценный карп достанется тем, чья нужда тяжелее ее собственной. Она заметила, что Александр со многими здоровается. Ана вгляделась в темноту. Оказалось, что у ограды уже собралось множество людей, которые тянули к ним руки. Ана принялась раздавать свои пакеты. Очень быстро все кончилось.