Альбион
Шрифт:
— Твои экзекуции. Воины говорят, что ты не щадишь никого, и потому ничем не лучше Дома Эллона. В этот период сна несколько десятков человек дезертировали — просто ушли, чтобы попытаться найти дорогу домой. Может, это и не плохо — мы обойдёмся без слабовольных. Но хуже то, что нашлись другие — они замышляют против тебя заговор. Они хотят убить тебя и поставить на твоё место другого лидера.
— Но это ерунда! Кроме меня, никто не сможет удержать эту армию! С моей смертью армия просто перестанет существовать.
Не обращая внимания на свою наготу, она встала с постели и принялась одеваться.
— Это не
— Что ты имеешь в виду? — удивилась Аня.
— Есть, например, Рин, — ответил он, не глядя на неё. — Потом, есть я. Мы оба можем помнить прошлое и тех, кто умер.
— Да, — со злостью в голосе сказала она, — но вы не можете того, что могу я — передавать эти способности окружающим.
— Ты уверена?
Барра’ап Ртениадоли Ми’гли’минтер Реган чувствовал, что находится на волоске от гибели, и всё же предпочитал стоять к ней спиной.
— Объясни, ты, дерьмо!
Вот теперь Реган повернулся к ней:
— У нас появился новый союзник. Он тоже может помнить прошлое — больше того, он может помнить прошлое с того самого момента, когда Альбион поднялся из океанских волн.
Реган снова сел на постель, наблюдая, как она заканчивает одеваться. «Почему, — думал он, — меня так отталкивает тело, от которого когда-то я был без ума? Почему Аня стала мне совершенно чужой?»
— Я не верю тебе, — сказала она сквозь зубы.
— Но это правда.
— И кто же этот союзник?
— Ветер.
Она недоверчиво посмотрела на него.
— Ты шутишь. Ветер никогда не вмешивается в людские дела!
— Ветер сказал нам, что хочет видеть конец Дома Эллона и будет действовать заодно со мной и Рин, может, ещё и Элисс, чтобы достичь этой цели. Рин и я ответили, что обдумаем его предложение, но прежде должны проконсультироваться с тобой. К сожалению, всё это слышали и остальные воины, которые тут же решили, что армии будет лучше, если ты перестанешь быть лидером. Весь этот период сна Рин и я пытались отговорить их, но это оказалось трудно, До сих пор многие хотят, чтобы ты была смещена и убита. — Лгать ей доставляло ему удовольствие. — Как я уже говорил, виноваты во всём твои казни: ты не должна была казнить так много людей.
— Но ведь ты и Рин никогда не предадите меня?
Он закашлялся в кулак и вытер мокроту о колено.
— Рин и я разделяем желание Ветра: мы хотим положить конец тирании Дома Эллона, — произнёс он, тщательно обдумывая каждое слово. — Однако мы не желаем, чтобы одна тирания сменилась другой, ничем не лучше первой. Если единственный путь, чтобы избежать такого — твоя смерть — это не великая плата за поставленную цель.
— Предатели! — закричала она.
— Нет, отнюдь не предатели. Такие обвинения может бросать только Деспот своим подданным. Мы лояльны, в первую очередь, по отношению к своему народу, и только во вторую, по отношению к тебе. Но, думаю, всё может измениться.
— Как?
Реган на несколько минут задумался.
— Если ты изменишься, — сказал он наконец.
Аня от злости и упрямства замолчала.
— Если бы ты смогла стать такой, какой была раньше, — предположил он осторожно. — Люди видели твою твёрдость и решительность тогда, но никогда не
— Джоли умер. Я чувствовала, как он умирает. Кроме того, он был грязным старым негодяем, от которого постоянно воняло тухлой рыбой.
— Он был также и твоим другом. Он умер, пытаясь тебе помочь.
Снова голос Регана был очень спокоен. Он смотрел прямо перед собой, вспоминая, как Джоли ругал и оплёвывал всё вокруг, одновременно находя свободную минуту-другую, чтобы рассказать проходящему мимо ребёнку анекдот, который был слишком неприличен, чтобы рассказывать его родителям этого ребёнка.
— Не суди о друзьях по внешности, — сказал Реган, а затем, повышая голос, — тем более не суди их за то, что им приходится говорить вещи, которые тебе неприятно слышать! Рин и я могли бы преспокойно подождать, пока тебя убьют, а потом взять на себя командование армией, но мы решили не делать этого. Мы хотим, чтобы ты была нашим лидером, мы верим в тебя, все верят, но пока ты сама этому мешаешь.
Аня убрала волосы со лба.
— Чего вы от меня хотите?
— Не веди себя, как некая богиня.
— Я никогда не считала себя богиней.
— Но ты ведёшь себя именно так. Причём ты ведёшь себя, как злая и жестокая богиня.
— Иногда я должна принимать драконовские меры…
— Нет. Твоя жестокость была неоправданна. Ты разве не заметила?
Наступило молчание, во время которого Аня наблюдала за детьми, играющими возле палатки. Она захлопала в ладоши, когда один из детей подкинул мяч высоко в воздух, а затем удачно передал его своему товарищу. Когда она снова повернулась к Регану, на её лице играла улыбка, и впервые за долгое время он увидел, что улыбка эта была искренней.
— Ты прав, — сказала она.
Он взял её за руку и крепко сжал пальцы.
— Прощать, — сказала она. — Если я не буду прощать, тогда нет смысла в моём существовании.
Он привлёк её к себе и поцеловал в подбородок. Он сомневался, что у неё хватит душевных сил, чтобы воспринять критику. Рин гораздо больше верила в Аню.
— Пойдём поприветствуем Ветер, — сказал он.
* * *
То, что случилось на плато высоко над Гиорраном, было оскорбительно для Деспота. Ветер устроил на небе некий сумасшедший спектакль, согнав тучи вместе и превратив их в гигантские глаза, которые смотрели на дрожащего от холода и ужаса Деспота, ощущавшего всю ярость природных сил Альбиона, направленную против него. Несмотря на тучи, Солнце продолжало светить, и его лучи касались обнажённой кожи Деспота, как острая сталь. Жестокий Ветер собрал семена трав, росших поблизости, и с силой стал швырять их в его босые ноги так, что Деспот запрыгал от боли.
— Я требую прекратить эту пытку, — закричал Деспот разозлённым небесам, грозя им кулаком.
«Ты не можешь чего-либо требовать от меня», — сказал ему Ветер. Сила его была такова, что Деспот повалился навзничь, сжимая руками уши, словно пытался защитить себя от оглушительного звука.
Он встал на четвереньки, разрезав при этом своё толстое колено об острый камень, а затем снова упал, на этот раз прислонившись спиной к пирамиде из камней.
— У меня есть право, — закричал он с закрытыми глазами, — требовать конца этой пытки!