Александр Блок в воспоминаниях современников. Том 1
Шрифт:
таки точку, новую точку отношений друг к другу. Мы
.ликвидировали, по существу, те душевные недоумения,
которые нарастали на наших отношениях с лета девять
сот пятого года. После чая втроем (я, мама и А. А.) мы
проговорили с ним всю ночь напролет, пешком на рас
свете шли на Николаевский вокзал, по дороге зайдя в
какую-то ночную чайную. В семь часов утра он уехал
в Шахматово. Этот двенадцатичасовой разговор был пер
вой
мых, непререкаемых. И эту тропу, опять-таки, нащупал
А. А., так благородно и прямо явившись ко мне и поже
лавший, чтоб мы встали духовным лицом друг перед дру
гом. Этот наш разговор был как бы разговором па духу.
Душевные отношения еще портились, но незыблемая точ
ка доверия и уважения в последнем друг к другу, оста
валась при всех наших дальнейших расхождениях.
Вскоре мы встретились в Киеве. Группу московских
поэтов киевляне вызвали на литературный вечер. В по
следнюю минуту И. А. Бунин отказался ехать, и
С. А. Соколов, организовавший эту поездку из Москвы,
пришел в уныние. Я предложил позвать А. А. и теле
графировал ему, прося приехать в Киев. Он мне отвечал
кратко: «Еду», и мы встретились там.
Наши киевские перипетии были сплошным бум-бум,
т. е. спекулятивной рекламой предприятия, в которую
нас москвичи по неведению затащили. Но для меня эта
поездка была радостной: те четыре-пять дней, которые мы
провели с А. А. вместе, опять живут во мне как светлое
воспоминание. С необыкновенной добротой и лаской он
обхаживал мой душевный смятенный мир, а когда я
однажды ночью почувствовал страшный припадок мне
неведомого недомогания (чувствую, что я вот сейчас
у п а д у , — чувство, воспринятое мной, как припадок начи
нающейся холеры — тогда в Киеве была сильная холера),
316
то я вбежал ночью в номер А. А., бесцеремонно поднял
его с постели и все время быстро двигался перед ним
взад и вперед (мне казалось, что как только я приду
в спокойное положение, начнется припадок). Это был
просто нервный припадок. А. А., как нянька, несколько
часов возился со мной, не пустил меня в мой номер. Ме
жду нами возник опять один из тех непередаваемых
разговоров, во время которого выяснилось, что А. А.
попросту увозит меня из Киева в Петербург, потому что
московский воздух мне вреден. Мы спать не ложились и
рано утром соорудили кофе.
В этом желании конкретном возиться со мной и взять
на себя тяготы общения с больным нервно-измученным
человеком,
о т н о ш е н и й , — в этом сказалось столько доброты, любви и
сердечности, и, скажу прямо, самопожертвования (ибо
в общении я был неприятным сожителем в то время),
что я просто без оговорок с благодарностью согласился на
предложение А. А., и А. Л. увез меня в Петербург,
неожиданно для ожидавших меня в Москве лиц. И тут он
поступил со мной, как старший брат, взял на себя ини
циативу наших общений.
На другое утро уехали москвичи, а я должен был
читать лекцию в Киеве. А. А., которого ждали дела
в Петербурге, нарочно остался лишний день, чтобы взять
меня с собой вместе. Я еще не вполне оправился от своей
нервности. А. А. всю дорогу от Киева до Петербурга
оказывал мне ряд заботливых услуг. Всю дорогу мы про
вели в непрекращающемся разговоре. Так неожиданно
я попал в Петербург и провел с А. А. две недели (я жил
в гостинице «Angleterre» на площади Исаакиевского
собора, а Блок жил в угольном доме улицы, выходящей
на Николаевский мост, Галерной).
В октябре — ноябре я опять попадаю в Петербург, и
опять я встречаюсь с А. А., но тут выясняется, что при
чина, проводящая между нами роковой рубеж, все еще
неустранима 112. Внутренно доверяя друг другу, мы
остаемся каждый в своем быту, в своем кругу мыслей и
разных, даже прямо враждебных литературных партий.
Это было время близкого касания А. А. к театру Ком
миссаржевской, <где> шел «Балаганчик», на котором мы
были однажды с ним вместе.
Самый облик А. А. уже в этот период был не тот. А. А.
девятьсот четвертого года как бы прятался в темной нише
317
образов за складками театральных кулис, откуда высту
пало то скорбное, строгое и бездонное лицо его, которое,
вероятно, многим так памятно.
Восемнадцатого ноября 1907 года я уехал из Петер
бурга, и мы не встречались с А. А. лично до осени деся
того года. Не произошло между нами разрыва. На время
установилось то внутреннее молчание, которое выразилось
во мне как моя продолжающаяся полемика с линией его
литературной ориентации. Моя запальчивая и ужасно не
справедливая рецензия на томик драм А. А. превратила
это молчание в молчание внешнее, в литературную ссору.
А. А. не отвечал мне на мою несправедливую рецензию,