Александр Блок в воспоминаниях современников. Том 1
Шрифт:
но понял ее как приглашение к расхождению. Узнаю это
по письму А. А. к Пантюхову, написанному через не
сколько дней по получении номера «Весов» с моей рецен
зией, в Петербурге, 22 мая 1908 года: «Разве я не откро
венен с Вами, дорогой Михаил И в а н о в и ч , — нет, я не скры
ваю ничего и не «оберегаю». Но я чувствую все более
тщету слов. С людьми, с которыми было больше всего
разговоров (и именно мистических разговоров), как А. Бе
лый,
запутались окончательно, и я сильно подозреваю, что это
от систематической «лжи изреченных мыслей».
Это расхождение или, вернее, молчание не нарушилось
неловкой встречей нас с ним на вечере памяти Коммис
саржевской, где в пустой лекторской остались неожи
данно три человека, которые наименее всего в то время
хотели в с т р е т и т ь с я , — А. А., Г. И. Чулков и я. По
мнится, мы сухо протянули с А. А. друг другу руки и
тотчас же заходили взад и вперед, не произнося ни одного
слова и стараясь друг на друга не глядеть. А. А. ходил от
стены к стене, я тоже, но в направлении перпепдикуляра,
а Г. И. измеривал пространство комнаты по диагонали.
Это неловкое молчаливое хождение друг перед другом дли
лось несколько минут, по я чувствовал уже в глубине
души, что путаница между мной и А. А. ликвидирована,
что то безусловное, верное и духовное, чему основа зало
жена нашим двенадцатичасовым разговором в Москве,
развивается в нас вопреки всем формам духовного пони
мания и непонимания, вопреки всякой полемике, нас
отделяющей. В это время был эпизод с напечатанием
моей неудачной и мною же осужденной заметки «Штем
пелеванная калоша» 113, вызвавшей шум и бойкот меня
со стороны группы некоторых л и ц , — инцидент, во время
318
которого А. А., внешне со мной все порвавший, держал
себя с необыкновенным благородством и мужественно
защищал меня от обвинений, в которых я был непо
винен (повинен лишь в легкомысленности — мгновенном
и субъективном помысле, от которого я сам отказался
вскоре).
Я нарочно даю лишь внешний обзор наших сложных
отношений друг с другом в эту эпоху, не вскрывая узла
этих расхождений. Описание моих встреч с А. А. этого
периода и детальная характеристика его отношений ко
мне потребовали бы не этого краткого абриса, а ряда
печатных листов, которыми в настоящем издании я не
могу располагать 114. Летом 1910 года произошла моя
последняя, третья встреча с А. А., продолжавшаяся без
единого облачка в наших отношениях на протяжении
одиннадцати лет. Я случайно прочел в Волынской губер
нии стихотворение
стихотворения на меня было действием грома. Как цикл
шахматовских стихов знаменовал для меня первую
встречу с A. A., a priori окрашенную тонусом наших
отношений, которые я пытался охарактеризовать в пре
дыдущих отрывках, как чтение «Балаганчика» в феврале
шестого года открывало для меня вторую тяжелую фазу
наших отношений, так «Куликово поле» было для меня
лейтмотивом последнего и окончательного «да» между
нами. «Куликово поле» мне раз навсегда показало неслу
чайность наших с А. А. путей, перекрещивающихся
фатально и независимо от нас, ибо стиль и тон настро
ения, вплоть до мельчайших подробностей, был выраже
нием того самого, к чему я пришел, что я чувствовал,
что я переживал всеми фибрами своей души, не умея это
все высказать в словах. И вот А. А. за меня выразил
в своем стихотворении это мое, т. е. опять-таки «наше
с ним». Тут я понял, что эти годы внешнего молчания
нас соединили вновь больше всех разговоров и общений,
соединили в том, что уже не требует никакого общения,
соединили нас в духе. В десятом году я уже задумывался
над темою «Петербурга». И пусть «Петербург» носит
совершенно иной внешний вид, чем «Куликово поле»,
однако глубиной — мотив «Петербурга», неудачно выяв
ленный и загроможденный внешней психологической фа
булой, едва слышимой читателю, укладывается в строки
А. А.: «Доспех тяжел, как перед боем, теперь Твой час
настал — молись» (а вся психологическая фабула «Петер-
319
бурга» есть подлинный рассказ о том, какими оккуль
тными путями злая сила развязывает «дикие страсти под
игом ущербной луны», и рассказ о том, как «не знаю,
что делать с собою, куда мне лететь за тобой» 115).
Я тотчас же написал А. А. письмо, подобное первому,
мною написанному (по поводу «Стихов о Прекрасной
Даме»), и получил от него тотчас же ласковый, острый
ответ, говорящий моему письму: «Да». И вновь возникла
переписка между нами, а осенью десятого года мы все
встретились в Москве уже по-настоящему, вечному. В эту
встречу я познакомил его с моей будущей женой. Не
забуду тех вечеров, когда А. А. проводил со мной время
у трех сестер Тургеневых, из которых одна стала моей
женой, а другая женою С. М. Соловьева. В этот приезд