Александр Блок в воспоминаниях современников. Том 1

Коллектив авторов

ный индивидуализм». Но все было замкнуто в узком ми-

стико-эротическом, интеллигентски самодовольном кругу.

Запах тления воспринимался как божественный фимиам.

Сладко-дурманящая, убаюкивающая идейными наркозами

атмосфера стояла на «Башне», построенной «высоко над

мороком жизни» 18. Дурман все сгущался. Эстетика

«сред» все гуще проникалась истонченной эротикой. Куз­

мин пел свои пастушески-сладострастные «Александрий­

ские песни», Сомов

и Бакст были законодателями вкуса

в живописи, пряно-чувственного — у первого через приз­

му помещичьей жизни, у второго через античность. «Бур­

но ринулась Мэнада, словно лань, словно л а н ь » , — без

конца читал Вячеслав свое любимое всеми стихотворение.

Все были жрецами Диониса. На этом Парнасе бесноватых

Блок держался как «бог в лупанаре» (название стихотво­

рения Вячеслава, обращенного к Блоку). Но душа его

была уже в театре, что означало победу в нем лирики

над эпосом, ночи — над солнцем, мистики — над револю­

цией.

Из трех его «лирических драм» только в отдельных

местах «Короля на площади» и в сатирических сценах

буржуазной гостиной «Незнакомки» чувствуется Блок,

несший красное знамя с рабочими Пятого года. «Бала­

ганчик» же, за исключением сцены заседания мистиков,

целиком мистико-эротический дурман, рожденный реак­

цией. Именно он стал любимой пьесой в театре Коммис­

саржевской — Мейерхольда. Театр сильно увлек Блока.

Первому представлению «Балаганчика» — 31 декабря

1906 г. — предшествовал целый ряд чтений пьесы у Блока

и Вячеслава. Пьеса заколдовывала внимание. Это, пожа­

луй, единственная пьеса русской романтики со всеми ее

непременными чертами: ироническим реализмом и мисти­

ческой мечтой. Тема арлекинады целиком вышла из пре­

дыдущих стихов Блока. Арлекинада — любимый лейтмо­

тив Блока («Двенадцать» — тоже арлекинада). Вокруг

«Балаганчика» сразу создалась борьба защитников и воз­

ражателей. Последние много нападали на структуру

333

пьесы, построенной как лирическое стихотворение. Театр

Мейерхольда как нельзя лучше осуществил трудные за­

дания автора. Музыка Кузмина, особенно вальс, затяги­

вала в сладкий омут. Декорации Сапунова отлично пере­

давали мистически-чувственный колорит пьесы. Мейер­

хольд в тревожных mise-en-sc`ene чутко уловил символику

блоковских образов. Это была безусловная победа театра.

На первом представлении Блок маской торжественно­

сти скрывал большое беспокойство. Театр был первым

его исходом из узкого круга л и р и к и , — исходом, которого

он искал всю жизнь. Аплодисменты и шиканье

встретили

спуск занавеса. Но мастер был доволен. В зимних мете­

лях уже мелькал облик «Снежной маски». Вокруг Блока

очертился магический круг. Внешне он совершенно ясен:

«среды» Вячеслава, вечера у Коммиссаржевской, ее театр,

вечера у Веры Ивановой, только что сыгравшей Раутен-

делейн в театре Суворина, ночные поездки парами на ли­

хачах на Острова, «Снежная маска». Из магического кру­

га своей белой комнаты, своей первой юности, Блок во­

шел в другой круг, более глубокий, ниже, ближе к аду,

но тоже з а м к н у т ы й , — круг театра, метелей, страсти. Ка­

жется, он был счастлив. По крайней мере, он был наи­

более красив в этот период. Осознав себя мастером, по­

чуяв в театре Мейерхольда простор, счастливый в стра­

сти, Блок маленький вальс своего круга воспринимал как

мировое вихренье. Но не надолго. «Мрежи иные» его

ожидали, «иные заботы» 19.

4

Как зерно на солнце, рвалась из него коренная его,

здоровая сила. Следующий период его жизни характери­

зуется героическими попытками выйти из заколдованного

круга мистического индивидуализма на широкую дорогу

большого, общественно-нужного писателя. Он дал только

забыться себе в снежных вихрях метели. Пронеслась

«Снежная маска», и тотчас же в посвистах вьюги он

услыхал стоны «Куликова поля». Он только притворился

поэтом вальсирующей интеллигенции. Быть может, на

минуту поверил своему притворству. В его столе, на ко­

тором он в одну ночь набрасывал симфонию «Снежной

маски», тотчас изданной «Орами» Вяч. Иванова с рисун­

ком Бакста, таились другие строки, изданные только те-

334

перь. «Снежная Маска» мгновенно выросла в «Землю в

снегу». «Лелей, пои, тан ту новь» 2 0 , — писал он тогда

же, повторяя в своих стихах завет Тютчева: «Молчи,

скрывайся и таи». В своем же заколдованном кругу умел

он видеть тогда же «гроба, наполненные гнилью», «до­

вольных сытое обличье» 21 и клялся, в эти же годы:

«Нет, не забуду никогда» 22. Но окружающая его среда,

но темное безвременье реакции не давало этому его го­

лосу силы, загоняя его вглубь, зажигая тот внутренний

пожар, в котором он и испепелился под надетой в по­

следние годы маской немоты. Внутрь и вглубь ушел под­

линный Блок, и надменным денди, не допускающим мыс­

ли о том, чт о внутри его, пошел он по кругам ада все