Александр Блок в воспоминаниях современников. Том 1

Коллектив авторов

сшитом студенческом сюртуке, он был красив и во всех

своих движениях. Мне вспоминается — он стоит, присло­

нясь к роялю, с папиросой в руке, а мой двоюродный

брат показывает мне на него и говорит: «Посмотри, как

Саша картинно курить 3.

Близость его с семьей Качаловых продолжалась очень

недолго — кажется, около года. Он исчез так же внезап­

но, как появился. Он написал им письмо о причинах

своего «ухода». Я этого письма не

читал. Мне передава­

ли, что в нем он говорил о вступлении на новое попри­

ще, требующее разрушения старой житейской рамы 4.

Помнится, это совпало со временем его женитьбы.

На протяжении следующих двадцати лет были только

две мимолетные встречи. «Уход» его был в самом деле

решительный, «отеческие увещания» не действовали, и к

родственникам он так до самой смерти больше и не за­

глядывал.

Раз весной (это было вскоре после его исчезновения)

мы ехали с отцом на Острова на пароходе. Недалеко от

штурвала, под трубой стоял Александр Александрович.

Он возвращался домой — в Гренадерские казармы. Когда

пароход подходил к Сампсониевскому мосту, он сказал

(как мне показалось, тревожно):

— Сейчас он засвистит.

Эти незначащие слова почему-то запечатлелись, и я

не раз вспоминал их потом, когда встречал в его пи­

саниях знаки того же, никогда, по-видимому, не остав­

лявшего его тревожного внимания к техническим ме­

лочам.

Вторая встреча была в начале 1909 года, в большом

(гробоподобном) зале Консерватории, на гастроли Дузэ.

Шла «Дама с камелиями». Был «весь Петербург». Алек­

сандр Александрович, в штатском, очень элегантный, за­

шел к нам в ложу. К величайшему несчастью, почти

вслед за ним вошел еще некто — розовый, в золотом

pince-nez, один из тех неизбежных петербургских «мове­

тонов», которые «считают долгом бывать на всех первых

представлениях». Узнав, что здесь перед ним «известный

98

п о э т » , — «моветон» к нему присосался и стал вонзаться

снисходительными вопросами, в которых фигурировала

и «ваша муза», и тому подобные ужасы (это было вре­

мя буренинских фельетонов о «декадентах»). Александр

Александрович был сдержанно-учтив.

Затем почти двенадцать лет мы не видались вовсе.

Осенью 1911 года я переезжал

на новую квартиру, на

Галерную, в дом Дервиза. Дворник удивился, когда услы­

шал мою фамилию. Оказалось, что из этого дома только

что выехал Александр Александрович 5.

В Варшаве, на похоронах Александра Львовича, мой

отец встретился с обоими его детьми. Александр Алек­

сандрович сказал:

— Вот знакомлюсь с сестрой 6.

Осенью и зимой 1920 года я был в разгаре работы

над Фетом и вместе с тем в периоде «первой любви» к

стихам Блока, которых до того не знал. Только что вы­

шла его книжка «За гранью прошлых дней». Там в

предисловии было признание о Фете 7. Почти одновре­

менно я прочел статью «Судьба Аполлона Григорьева»,

где призрак Фета встает во весь рост и таким именно,

как он мерещился тогда и мне. Мне настойчиво захоте­

лось увидеться с Александром Александровичем.

С. Ф. Ольденбург, давно желавший нас познакомить,

предложил передать мое письмо. 23 ноября я получил

такой ответ:

22 XI 1920

Многоуважаемый Георгий Петрович.

Не звоню Вам, потому что мой телефон до сих пор

не могут починить, хотя и чинят. Рад буду увидеться с

Вами и поговорить о Фете. Да, он очень дорог мне, хотя

не часто приходится вспоминать о нем в этой пыли. Если

не боитесь расстояний, хотите провести вечер у меня?

Только для этого созвонимся, я надеюсь, что телефон

4*

99

будет починен, и тогда я сейчас же к Вам п о з в о н ю , —

начиная со следующей недели, потому что эта у меня —

вся театральная.

Искренно уважающий Вас Ал. Блок.

Я живу: Офицерская 57 (угол Пряжки), кв. 23,

тел. 6 1 2 - 0 0 .

Как всегда учтивый и точный, он сдержал обеща­

ние — на следующей неделе позвонил. Заговорил голос —

чужой и очень знакомый, глуховатый, с деревянными,

нечеловеческими (о ком-то напоминавшими) нотами.

— Георгий Петрович, это вы? Говорит ваш брат.

Мы выбрали день и условились, что я приеду «с по­

следним трамваем». Они в то время ходили до шести, но

в этот день почему-то остановились раньше. Пришлось

идти пешком, «звериными тропами».

Он сам открыл мне дверь и улыбнулся своей младен­

ческой, неповторимо прекрасной улыбкой.

Огромная перемена произошла в его наружности за

двенадцать лет. От былой «картинности» не осталось и

следа. Волосы были довольно коротко подстрижены —

длинное лицо и вся голова от этого казались больше,

крупные уши выдались резче. Все черты стали суше —