Александр Блок в воспоминаниях современников. Том 2

Коллектив авторов

настоящее произведение искусства. С одной стороны —

поэт-драматург, человек огромной фантазии, живущий

большими чувствами, чуждый всем мелким театральным

133

эффектам, с другой — режиссер, преобразователь искус­

ства театра, гениальный К. С. Станиславский. Присут­

ствовать при работе двух таких людей, самой участво­

вать в ней — значит сохранить в душе на всю жизнь

впечатление того, что такое настоящее искусство и ка­

кими путями

идти к его вершинам.

Несмотря на то что работа над пьесой шла успешно,

в МХАТе она не пошла. Причиной этого были совсем

неожиданные обстоятельства. Во-первых, из театра вы­

были В. И. Качалов (Гаэтан), отрезанный от Москвы во

время летних гастролей на юге деникинским фронтом,

так же как и Бертран — Н. О. Массалитинов, и я —

Изора, перешедшая в Малый театр на роль Саломеи.

Кроме того, К. С. Станиславский был недоволен декора­

циями Добужинского, уехавшего тогда на родину, в

Литву 8. Константин Сергеевич решил ставить байронов­

ского «Каина», считая, что эта пьеса более отвечает тре­

бованиям времени.

Узнав, что «Роза и Крест» не пойдет в МХАТе,

Блок, очень огорченный, вынужден был передать пьесу

в другой театр.

Великое счастье работать над произведением большо­

го русского поэта, встречаться, дружить с ним, выпало

на мою долю. Такие встречи редко бывают в жизни

актрисы, и они оставили в моей душе неизгладимый

след.

П. АНТОКОЛЬСКИЙ

ИЗ ОЧЕРКА «АЛЕКСАНДР БЛОК»

Была весна 1916 года. Пишущий эти строки очутил­

ся в Петрограде, на залитых светом площадях и про­

спектах славного города, среди пестрой толпы, в которой

часто можно было услышать шипящую польскую речь.

Я был студентом второго курса юридического факульте­

та Московского университета, мне было двадцать лет,

а поэзия мерещилась мне сказочной страной, войти в ко­

торую, может быть, и легко, но как это сделать, где эти

золотые ворота в поэзию, я совершенно не догадывался.

Однажды, бродя по Невскому, я натолкнулся на широко­

вещательную афишу. В ней было сказано, что такого-то

числа в Тенишевском училище, что на Моховой, в восемь

часов вечера состоится выступление поэтов в пользу ра­

неных в о и н о в , — были названы имена, одно вслед за дру­

гим, хорошо известные и совсем неизвестные 1. Их было

много. И этот список показался мне чем-то вроде золо­

тых ворот, о которых только что сказано. Конечно, я

был

в Тенишевском училище уже за четверть часа до

начала.

Выступали все литературные корифеи. На эстраде

стоял растрепанный, в сюртуке и белом, закапанном крас­

ным вином жилете Сергей Городецкий и шепелявил:

Славлю я, славлю племя славян... 6,5

Осип Мандельштам, повернувшись боком к аудито­

рии и кося на нее настороженным глазом, напряженно

закинув вверх голову, выпевал прекрасные строки:

Впервые за сто лет и на глазах моих

Меняется твоя таинственная карта...

135

Так обращался он в трагические годы первой мировой

войны к материку Европы.

Парад знаменитостей, поэтов и прозаиков, продол­

жался. Выступали Кузмин, Сологуб, Ауслендер, Потем­

кин. Аудитория реагировала сдержанно-благожелательно.

Ни у кого не было явного успеха. Все было пристойно,

обыденно, скучно. И слушатели, и выступавшие писате­

ли совместно выполняли обряд посильного служения —

чему? культуре? войне? общественности? обычаю? Ско­

рее всего — последнее.

Александр Блок вышел незаметно. Момент его по­

явления на эстраде был неуловим. Его встретила овация,

первая за весь вечер. Он был затянут в черный сюртук,

строен, тверд, спокоен. На овацию он никакого внимания

не обратил и начал читать...

С первых же строк стало ясно, что речь идет не о

шуточном. Даже ритма он не подчеркивал, скорее наобо­

рот — убивал ритм вялым прозаизмом интонации. Чуть

запинаясь, он докладывал слова и фразы в том порядке,

в котором они почему-то кем-то напечатаны. Как будто

и слова чужие для него, не им сочинены. А между тем

аудитория слушала затаив дыхание, настороженная, еще

до того, как он начал, прочно с ним связанная, во вся­

ком случае загипнотизированная звуком его негибкого,

тусклого, ровного голоса. Так велико было обаяние этого

высокого, прямого человека с бледным лицом и шапкой

золотых волос. Казалось, он отталкивает от себя соб­

ственную силу, считает ее чем-то ненужным, давно пере­

житым и исчерпанным, а она, эта сила, снова и снова

дает о себе знать. Он читал многое: и «Перед судом»,

и «Утреет. С богом! по домам!», и «Унижение». Из зала

кричали: «Незнакомку»!», но она и не вздумала появить­

ся. Кончал он то или другое стихотворение, и аплодис­

менты вырастали плотной стеной, на короткий отрезок

времени вырывая слушателей из недоуменного оцепене­

ния. Блок равнодушно пережидал и начинал новое сти­