Александр Блок в воспоминаниях современников. Том 2

Коллектив авторов

создание искусства. Выдают руки до локтя (надо было

замазать).

«Расшалитесь», придайте Изоре несколько «простона­

родных» черт; и все найдете тогда; найдете все испан­

ские скачки из одного чувства в другое, все, что в кон­

це концов психологией заполнить мудрено и скучно.

И выйдет — земная, страстная, смуглая. Недаром же и

образ Мары в притоне и даже простую шалость — имита-

* Понять

ничего нельзя? Объясню когда-нибудь лучше!

( Примеч. А. А. Блока. )

5*

131

цию аристократки — можно углубить до бесконечности:

такую богатую пищу воображению даете Вы нескольки­

ми незначащими штрихами.

Целую Вашу руку.

Преданный Вам

Ал. Блок.

Чтобы все в этом письме было понятно, я должна

кое-что пояснить. Я тогда снималась в первый раз в

кино, сочинила сценарий сама. Желая увидеть себя во

всех положениях на экране, я вложила в сценарий все,

что только вмещала моя фантазия. Здесь были «и черти,

и любовь, и страхи, и цветы», как говорит Фамусов про

сон Софьи. Беспечная, светская, юная девушка, дочка

профессора, в поисках настоящей любви проходит очень

бурно свой жизненный путь: то спортсменка, то актри­

са, то танцовщица, через ряд любовных историй и разо­

чарований катится все ниже и ниже и, наконец, попа­

дает в ночлежку, где, разнимая драку двух бродяг, она

получает смертельную рану и умирает. Вот тут в

письме — упрек за то, что я забыла загримировать руки,

и они были слишком нежны и белы и мало походили на

руки обитательницы «дна».

Чтобы было понятно, о каких шалостях говорит Блок,

я должна рассказать о тех пародиях и имитациях, кото­

рые так любил покойный Константин Сергеевич Стани­

славский. Когда на основании виденного мною в жизни

и подслушанных разговоров я сочиняла сценки, в них

у меня была большая легкость и свобода перевоплоще­

ния и все было очень естественно. Так, я показывала

аристократку, которая рассуждает о пушкинском спек­

такле на гастролях в Петербурге Художественного

театра, или англичанку-туристку, осматривающую гале­

рею Ватикана. Там все рождалось само собой; очень

легки и незаметны были все переходы, и в этих пародиях

меня не сковывало ничто. Показывала я их в интимном

кругу, и публика их никогда не видала. Вот этой свобо­

ды и хотел от меня Блок в исполнении Изоры. Не «на­

жимать», не «играть», жить, как дети в игре, как в моих

пародиях, импровизировать,

верить в правду чувств, и

тогда все получится. Эти указания очень помогли мне,

например — в сцене в башне, где Изора и Алиса за­

тевают любовную игру, точно Изора пришла в церковь

132

и там ее ждет влюбленный рыцарь и через слова молит­

венника ведется объяснение в любви.

По поводу нашей дружбы с Александром Александро­

вичем было много разговоров в театре, и однажды на

репетиции Константин Сергеевич Станиславский, обра­

щаясь к присутствующим, сказал: «Отгадайте одну за­

гадку: что общего между Гзовской, Ольгой Владимиров­

ной, и Германией?» Константин Сергеевич, улыбаясь,

оглядел присутствующих, глаза его лукаво заискрились, и

он продолжал: «И та и другая блокированы». Присут­

ствующие весело рассмеялись, а я была очень смущена.

Блок принадлежал к тем авторам, которые замеча­

тельно чувствуют театр, настоящий театр, большого

вкуса. Оттого так легко было ему находить контакт с ак­

тером и заражать нас правдивыми, жизненными чувства­

ми, убегая от излишней театральности. Все к нему

относились с большой любовью и желали обрадовать его,

хотя подчас это давалось нелегко. Пьеса была слишком

сложная и трудная для того, чтобы понравиться публике

партера и абонементов, приезжавшей нередко в театр

показать свои бриллианты и меха. Но об этой публике

мы не думали.

Владимир Иванович, как режиссер, очень увлекся

постановкой. Работали мы много. Особенно старался

Владимир Иванович по-новому поставить любовные сце­

пы Изоры и Алискана. Здесь надо было избежать какого

бы то ни было сходства с приемами игры Ромео и

Джульетты. Часто в увлечении он бросал свое режиссер­

ское место и бежал показывать Алискану — Гайдарову,

как надо делать эту сцену. В те времена это было очень

необычно потому, что показы режиссером актеру игры

отошли в область предания. Мы должны были сами на­

ходить нужную выразительность и давать режиссеру ма­

териал, чтобы он только поправлял нас, если мы ошиба­

лись и делали неверно.

То, что писал Блок о своей встрече с Константином

Сергеевичем Станиславским в 1913 году 7, не похоже на

то, что было во время репетиций в 1916—1917 годах,

когда Станиславский больше понимал Блока, хотя все

же не до конца. Эти репетиции забыть нельзя. Два боль­

ших художника старались понять друг друга и создать