Александр Невский. Сборник
Шрифт:
— Никак, кончился! — с ужасом проговорил боярин, припадая к больному.
У того из груди вырвалась слабая хрипота.
— Кончается! — чуть не со слезами молвил боярин, невольно снимая шапку.
А село всё ближе и ближе; въехали в околицу, обоз остановился, но Симский не отходил от телеги, он не отрывал глаз от дружинника, словно опасаясь пропустить последний его вздох.
— Ну, что Михайло? — вдруг послышался возле телеги мягкий, приятный голос.
Симский оглянулся
— Кончается, княже, — дрожащим голосом проговорил Симский, и слеза повисла у него на реснице.
Князь взглянул на больного, и светлое лицо его отуманилось.
— В избу его перенести, Бог милостив, может быть, встанет он; нет ли знахаря здесь какого?
Симский ударил себя об полы.
— Ахти мне, что же я стою-то здесь, давно пора поискать его!
Князь между тем кликнул дружинников и приказал им осторожно перенести Солнцева в избу.
Безжизненное тело понесли в избу.
— Ахти, сердечный, молодой да красивый какой! Поди ж ты, уходили, окаянные, — запричитала баба, хозяйка избы.
Быстро очистила она широкую лавку, стоявшую у стены, и наскоро устроила постель.
— Кладите его сюда, родимые, тут ему хорошо будет!
Вскоре послышались шаги, и в избу спешно вошёл Симский, а за ним седой как лунь, высокий старик с небольшим мешком в руках. Он направился к больному, оглядел его и начал рассматривать и ощупывать рану.
— Эк саданул, окаянный, — ворчал он. — И кость перерубил!
— Жив-то будет ли? — спросил быстро князь.
Старик исподлобья взглянул на него.
— Нетто я Бог? Как Он, Батюшка милостивый, а я что ж? Мнится мне, что жив будет, только не скоро встанет, вот что, — отвечал старик. — Затапливай-ка, баба, печку, — обратился он к хозяйке.
Свободнее вздохнул князь, он верил старику. Повеселел и Симский.
— Я, княже, здесь останусь. Как полегчает ему, тогда нагоню.
— Спасибо, боярин! — молвил ласково князь и направился к выходу.
— А ты живее поворачивайся! — ворчал знахарь на старуху.
— Сейчас, родимый, сейчас.
— Кровищи много вылилось, — словно про себя говорил старик, развязывая свой мешок, и, порывшись немного, достал пук травы.
В печке запылал огонь, старик выложил в горшок сухую трав, налил воды и принялся варить своё снадобье.
— Вот и готово! — наконец проговорил он, вытаскивая из горшка ложкой какую-то густую массу.
Наложив её на тряпку, он подошёл к больному.
— Посвети-ка ты! — обратился он к хозяйке.
Та засветила лучину и тоже подошла к больному, со страхом глядя на зияющую рану.
Знахарь приложил к ране своё снадобье и искусною рукою сделал перевязку.
— Ну, вот теперь ладно будет! —
— Здесь!
— А вязать умеешь?
— Вестимо, умею!
— Ну, дело. Так ты вот так и делай, как я сделал, два раза в ночь перемени; а завтра утречком рано я забегу! — проговорил старик, захватывая свой мешок и шапку.
— Погоди, дед! — заговорил Симский, доставая кошель.
— Тебе что? — покосился старик.
— Возьми вот, за труды.
— Нешто я за деньги? — оскорбился старик. — Знахарство мне Бог задаром послал и достатком наградил. Не нужно мне твоих денег.
И с этими словами вышел из избы.
— Осерчал дед! — заметила по уходе его хозяйка.
— Чего же ему серчать-то; я обижать его не хотел! — проговорил смущённый Симский.
— Да уж такой он уродился. Кого ни лечит, ни с кого ничего не берёт, и кто даст, прогонит, сам с достатками. Суров он больно, — говорила хозяйка.
— А добрый, должно, он?
— Уж это что и говорить, куда добр! — подтвердила баба. — Я тебе лучинки подложу, — продолжала она, — сиди себе здесь, а я пойду спать, время.
Симский остался один. Усталость брала своё, его клонила дремота, но он крепился.
Прошло часа два. Симский подошёл к дружиннику. У Солнцева появилась в лице чуть заметная краска; боярин прислушался, из груди вырывалось слабое дыхание.
— Ай да знахарь! — проговорил он весело и принялся за перевязку.
Снова слышится только треск лучины да где-то в углу трещит сверчок. Усталость охватывает боярина, сон так и клонит его. Прошло ещё несколько часов, снова пришлось переменять снадобье. Он подошёл к Михайле, тот лежал с открытыми глазами.
— Никак, ты, боярин? — тихо спросил его Солнцев.
— Я, Михайло Осипович, я, голубчик! — весело говорил Симский. — Слава тебе Господи, ожил, а я уже думал, что помер ты. Ну что, болит плечо?
— Нет, только словно рука не моя!
— Ну, погоди, твоей будет, дай-кося я плечо-то тебе перевяжу!
— Да где это мы?
— У добрых людей, Михайло Осипович. Лежи-ка смирно да помалкивай.
Солнцев снова закрыл глаза, дыхание его сделалось ровное, спокойное.
«Ну, слава Богу, жив будет! — думал боярин. — Теперь и мне можно будет вздремнуть».
Но сон его был тревожен и недолог. Он слышал, как отворилась дверь и кто-то вошёл в избу. Тотчас же вскочил на ноги боярин. На дворе уже было светло, в избу вошёл знахарь.
— Дедушка, ему теперь полегчало!
— Сам вижу, что полегчало. Ничего, Бог милостив, парень он здоровый, молодой, встанет скорей, чем я думал.