Александр Невский
Шрифт:
— Твоему деду было прозвище Всеволод Большое Гнездо, — продолжал Степан Твердиславич. — Но у отца твоего, пожалуй, не менее дедовского. А?
— Да, — вздохнул князь. — Но Русской земле в том корысти мало.
— Это почему же? Ведь воины растут.
Александр подумал: «Верно, воины, но лишь друг с другом воевать», а вслух другое молвил:
— Эвон свечи в сенях Светозар зажег. Идем, Степан Твердиславич.
В сенях в краю стола горело с десяток свечей. Светозар не только
— Ну, пей сыту, Твердиславич, да сказывай, что за дело, на ночь глядя, у тебя.
Посадник подсел к столу, отхлебнул сыты, умакнув усы в нее.
— Дело, видать, важное грядет, Ярославич. Посольство рыцарское от Ордена пожаловало во главе с Шивордом неким.
— Где остановились? — вскинулся князь.
— На Торговой стороне, на подворье купцов немецких. Утром жди на Городище.
— Ну что ж, весть добрая. Давно жду. С миром пожаловали ливонцы, с миром.
— Кто знает. Не спеши, Ярославич. Сглазишь.
— Мы их с тобой на Чудском озере сглазили, Твердиславич. Наша победа на все Поморье аукнулась. Князь Святополк — зять Даниила Романовича — на немцев всех пруссов поднял, и литовский князь Миндовг в сем деле ему крепко поспешествовал. Так что окромя мира немцам у нас просить нечего, Степан Твердиславич. Токмо мира, и ничего более, взалкали наконец-то рыцари. Сбили мы им рога-то, сбили.
— Охо-хо, до скольких разов еще сбивать-то будем? А? Ярославич?
— Сего не ведаю, но лет на десять притихнут «железноголовые». Добро, что Миндовг в силу входит, у него с Орденом свои счеты.
— Сказывают, князь литовский Миндовг по крови в силу-то входит, — заметил осторожно посадник.
— Слыхал я об этом, Степан Твердиславич, но осуждать не спешу. Потому как великого княжества без крови не сотворишь. А врагу иноземному лишь великое и противустоять может. Вспомни-ка, как татаре Русь разорили. А почему? Да потому, что княжеств у нас что заплат на портах убогого. Какая уж тут крепость. И каждый князь думал в своем городе от татар отсидеться. А им того и надо, словно орехи, города перещелкали. Вот так-то, Степан Твердиславич. Может, Миндовга литовского не судить нам надо, а кой-чему и поучиться у него. А?
— Да уж стар я учиться, Ярославич. Давно тебе говорю. Ты мово Михаилу давай к делу ставь, будет ему отцовым горбом заслоняться.
— Михаилу? — князь взглянул на посадника ласково. — Ежели он в тебя пошел, то добрый мне поспешитель будет.
— Наше гнездо всегда твою сторону держало, Ярославич.
— Знаю. И брата твоего помню, царствие ему небесное, — князь перекрестился. — И ценю, Твердиславич. Высоко
Александр допил свою сыту, взглянул в темное окно, прищурился, улыбнулся.
— Ты вот что, Степан Твердиславич, к послам поутру сам езжай, зови сюда. А когда поедешь через Торговую сторону, веди их мимо кузниц. Слышь, обязательно мимо кузниц, и чтоб все кузнецы в час проезда немцев ковали мечи, токмо мечи. Понял?
— Александр Ярославич! — воскликнул посадник, не скрывая восхищения. — Александр Ярославич, ну и ума у тебя, ей-богу, на всю Боярскую думу.
— На две, Твердиславич, — засмеялся князь. — На две думы.
— А если станут приставать послы, мол, на кого куем мечи-то?
— Не таи. На недругов, мол, на недругов, господа. Да поласковей с ними, ровно это и не про них. Сговорчивей будут, сучьи дети.
Посадник сразу заторопился уезжать.
— Надо заехать еще в братчину к кузнецам, предупредить их о твоем велении. Ну, Ярославич, ну удумал…
Ушел посадник. Жалобно простонали под ним ступени крыльца. Стихло.
Князь взглянул на Светозара, безмолвно стоявшего в полумраке.
— Туши свечи, Светозар. Почивать пойдем. Заутре стричь шерсть почнем с Ледовой рати. Наросла густа да кудрявиста.
Посольство явилось вскоре после заутрени.
Князь Александр Ярославич сидел в сенях на стольце в сияющем бляхами бахтерце, но без меча. Зато гридни, недвижно стоявшие по-за спинкой стольца, были вооружены, руки — на рукоятях мечей, и даже забрала на шлемах опущены, как перед сражением. Все это должно было являть посольству готовность Руси к бою. Александр с отрочества помнил, что немцы одно уважают — силу.
Их было пятеро.
«Как и после Амовжи, — подумал князь. — Число счастливое, стало, быть удаче».
После приветствий и медоточивых пожеланий здоровья и счастья князю новгородскому и его семье посол заговорил о главном. Заговорил едва ли не теми же словами, как показалось Александру, которыми выражался восемь лет назад после битвы на Амовже другой миротворец.
— Мы приехаль строиль мир, князь. Дофольно лить крофь наш брат, наш матка, — сказал напыщенно Шиворд.
— Ну что ж, Русская земля всегда миру привержена, — ответил Александр и заметил: в глазах посла проскочила искра какая-то, и даже головой покачал немец с едва заметным оттенком укоризны: говори, мол, говори, знаем, чему вы привержены.
«Ага, — догадался князь, — показал-таки вам Твердиславич наших мечевщиков за работой».
— Мы хотим фсе по-хорошему, — продолжал посол. — Мы уступай тебе Копорье, Пскоф с фолостью, Лотыголу тож мы уступай тебе…