Александрийская поэзия
Шрифт:
Мать Телефасса однажды дала этот чудный подарок. 148
Выкован был на корзине сверкающий ряд украшений:
Слита из золота Ио была там, Инахово чадо,
Та, что коровою стала, утративши женщины облик;
Долго бродивши, она вступила на тропы морские,
Будто бы плыть собралась. Из лазурного сплава отлиты,
Волны вздымались; над ними стояли вверху, на обрыве,
Юношей двое, дивясь плывущей по морю корове.
50Рядом
Тихо к корове Инаха; в водах семиструйного Нила
Женщины образ опять он вернул круторогой корове.
Нила сверкала струя серебром, а корова из меди
Чистой отлита была; из золота Зевс был изваян.
Вдоль по наружному краю корзины венок обвивался;
Виден Гермес был под ним; за ним же в длину был растянут
Аргус, по всем сторонам поводивший неспящие очи,
А из струи его крови алеющей вверх вылетала
Птица, раскинувши крылья, блиставшие красок богатством:
60Словно как быстрый корабль проплывает, так птица над морем.
Край золотой охватив, над корзиной раскинула крылья.
Вот что была за корзина в руках у Европы прекрасной.
После того как подруги достигли лужаек душистых,
Каждая стала сбирать те цветы, что ей по сердцу были:
Та собирала нарцисс ароматный, другая — фиалки:
Эта рвала гиацинты, а эта — вьюнок. На лужайках,
Вскормлены светлой весной, без счета цветы расцветали.
Между собой состязаясь, подруги шафран золотистый
В пышный вязали букет; а огненно-красные розы
70Только царевна рвала и красой меж подруг выделялась,
Словно меж юных Харит Афродита, рожденная пеной.
Но не судьба ей была веселить свою душу цветами
И не пришлось сохранить неразвязанным девичий пояс.
Только ее лишь увидел Кронид, как в груди его сердце
Сжалось: его поразило нежданно оружье Киприды 149—
Той, что умеет и Зевса заставить себе покориться.
Гнева, однако, избегнуть хотел он ревнивицы-Геры,
Так же хотел обмануть он и девушки робкое сердце:
Скрыв, что он бог, он свой вид изменил и в быка превратился;
80Но не в такого, что в стойле стоит, и совсем не в такого,
Что, борозду прорезая, волочит изогнутый лемех,
И не в того, что по выгону бродит, и также в иного,
Чем запряженный в ярмо и арбу с напряженьем влекущий.
Стал он прекрасным быком с золотистою рыжею шкурой,
Прямо на лбу посредине светился кружок серебристый;
Темно-лазурного цвета глаза его сладко
И голова украшалась рогами с боков равномерно,
Словно для них пополам перерезан был месяц рогатый.
Он на лужайку пришел и своим не спугнул появленьем
90Девушек юных — напротив, их всех охватило желанье
Ближе к нему подойти и красавца погладить; дыханье
Было его благовонней, чем запах лужаек душистых.
Стал, подошедши поближе, к ногам он Европы прекрасной;
Начал ей кожу лизать он, красавицу тихо чаруя;
Та же, его обнимая, тихонько снимала рукою
Пену с ноздрей у него и быку поцелуй подарила.
Сладостно он замычал, — ты сказал бы, пожалуй, что слышишь,
Будто от флейты мигдонской 150несутся прекрасные звуки, —
И, опустясь на колени, он вверх посмотрел на Европу,
100Вытянул шею вперед, показав широкую спину.
И обратилась Европа к подругам в просторных одеждах:
«Ближе, подруги мои, подойдите, чтоб вместе со мною,
Севши на спину к нему, позабавиться. Всех нас возьмет он;
Вот как подставил он спину, смотрите! Ну как же он ласков!
Вовсе ручной он и кроткий, на прочих быков он нимало,
Даже ничуть не похож. Он по разуму схож с человеком,
Видом же очень красив, и лишь речи ему не хватает».
Это сказав, она села на спину быка, улыбнувшись.
Медля, стояли другие. А бык, неожиданно вспрянув,
110Ту, что желал он, похитил и быстро домчался до моря.
И, обернувшись, Европа взывала к подругам любимым,
Руки ломая, но были не в силах за нею угнаться.
Бык же на волны вступил и помчался, подобно дельфину;
Даже копыт не смочив, пробегал он по волнам широким.
Всюду, где он проходил, воцарялось на море затишье.
Разные чуда морские вкруг Зевсовых ног извивались;
Недр обитатель, дельфин, веселясь, на волнах кувыркался;
Много всплыло над водой Нереид и, усевшись на спинах
Разных чудовищ морских, проплывали без счета рядами.
120Даже и грозно шумящий владыка, земли колебатель,
Сглаживал волны и был провожатым по моря тропинкам
Брату родному. Вокруг же него поднимались тритоны,
Те, что моря оглашают шумящими звуками рога,
В длинные дули ракушки, приветствуя свадебной песней.
Севши на Зевса бычачьей спине, ухватилась Европа
Крепко одною рукой за изогнутый рог, а другою