Александровскiе кадеты
Шрифт:
В ватерклозете противники встали лицом друг к другу. Нифонтов, взявший на себя роль распорядителя, быстро проговорил:
— Правила как всегда — подножку не давать, лежачего не бить и ниже пояса тоже, ногами не пинаться, за волосы не хватать, в обхватку не идти, голову под мышкой не зажимать! Драться до —
— До первой крови, — великодушно обронил Всеволод.
Фёдор молча кивнул, выставляя левую ногу вперёд и сжимая кулаки. Воротников хмыкнул, фыркнул, со значением утёр нос. И замахнулся.
Нельзя сказать, что внутри у Феди всё заледенело от ужаса, нет. Дрался он немало и не боялся
От первого удара Солонов увернулся с лёгкостью. Севка слишком форсил, не ожидая от противника особого отпора и Федор, памятуя папины уроки английского бокса, уклонился; в груди разгорался привычный азарт. Надо было продержаться до звонка, а там —
Воротников двинул вторично, «прямой левый», как сказал бы нанятый папой учитель бокса, мистер Смит; двинул и вновь промахнулся, при этом открывшись, и Федин кулак миг спустя врезался противнику в скулу.
— Ой! — пискнул Петя.
Если бы удалось раскровянить Воротникову нос, тут бы всё и кончилось; но, увы, Федор попал в скулу и второгодник, ошеломлённо тряхнув головой, снова полез вперёд. Нифонтов застыл, разинув рот, с неприятной гримасой; а вот Бобровский, напротив, глядел на происходящее с непонятным прищуром, словно прикидывая что-то.
Второй раз Всеволод наступал уже куда осторожнее, держа руки в позиции, но слишком высоко. Федя качнулся раз-другой из стороны в сторону, размывая внимание соперника, и ударил сам, простым двойным, но быстрым.
От первого Воротников закрылся, но второй, правый боковой, прошёл опять. Теперь в глазах Севки появилось изумление, смешанное со злостью.
— Давай, Солонов! — вдруг поддержал его вихрастый Шпора.
В груди сладко запело. Предчувствие победы — сейчас, третий-то раз я ему точно в нос попаду!..
Но и Воротников тоже дрался немало. Третий раз он уже не лез вперёд, махал кулаками осторожнее, чтобы наверняка. Федор же, на волне успеха, сам рванулся, пытаясь обмануть противника ложным замахом; и сам не поверил, когда Всеволод вдруг выбросил руку ему навстречу, угодив как раз туда, куда метил сам Солонов — в нос.
Боль вспыхнула, в глазах на миг потемнело. Воротников, однако, не успел ударить вторично — Федор отскочил. Ничего, я всё равно его дважды достал, а он —
— Кровь! Кровь! — завопил Нифонтов, аж подпрыгивая. — Кончай махаться! Всё, кровь!
Кровь? Какая кровь? Где? У кого?
— Федя! Федь! — бросился к нему Ниткин. Воротников отступил, дисциплинированно и в соответствии с кодексом опуская руку. — Давай сюда, к умывальнику, пока рубаху не заляпал!
Чего заляпал? — не понимал Федя. Со мной всё в порядке, драться даль…
И тут он наконец ощутил, что из носа по губам и подбородку бежит что-то тёплое и щекочущее.
— Умойся, —
…Кровь они едва успели остановить и Фёдор, хлюпая носом, подошёл к Воротникову.
— Ты победил, — сказал он сквозь зубы, как полагалось по правилам.
— Угу, — кивнул Всеволод, но без особого торжества. — Значит, колбаса Тюти за завтраком теперь моя.
Федор только сжал кулаки в карманах, чтобы никто не видел. Ну да, дрались за колбасу и, получается, что порцию друга он, Федя, проиграл.
— Да подавись ты этой колбасой! — со слезами выкрикнул вдруг Петя. — Только Федю не тро…
— Да кто ж его тронет? — искренне удивился Воротников. — Всё по-честному было, без обид. Ты, Солонов, драться того, силён, — вдруг добавил он. — Пожалуй, вторым силачом в роте станешь, ну, после меня, конечно.
И протянул Федору руку.
Федя сжал зубы, но руку пожал. Так было положено.
Петьке сыр отдам, подумал он. А то несправедливо будет.
Следующим уроком стояло «естествознание», и кадеты направились к физическому кабинету. По отделению уже, словно лесной пожар, распространялись известия, что «Ворот» с «Солоном» (который уже кое-кем сокращался до привычного Феде «Слона») бились на переменке, и Ворот Слона побил, хотя и с немалым трудом, от него получив дважды, а сам попав только один раз, зато в нос и до крови.
Сам Фёдор шёл, словно в тумане. Ну, конечно, завсегда обидно получить по носу. Обидно подвести друга. Особенно же обидно дважды залепить противнику по физиономии, и всё равно так глупо проиграть. «До первой крови!»
А ещё было как-то стыдно и неловко перед Константином Сергеевичем, который говорил как раз об этом. Хорошо ещё, форму кровью не закапал.
«Физик» Илья Андреевич Положинцев, в гражданском мундире с серебряными петлицами — один просвет без звёздочек, то есть титулярный советник — встретил кадет шумно и весело.
— Садитесь! Садитесь! — зычно скомандовал он, даже недослушав доклад всё того же Вяземского, что кадет «всего в наличии двадцать». — Так, вы, господин?..
— Ниткин! — пискнул Петя, всё ещё дрожавший от пережитого волнения.
— Да-да, вы, господин Ниткин, который в курсе, что такое осциллограф! Надеюсь, что вы поможете мне на уроках, ибо, боюсь, большую часть материала вы и так уже знаете.
Петя покраснел и потупился.
— Так вот, господа кадеты! — учитель встал у кафедры, оглядел всех пристально — тем самым странноватым взглядом, запомнившемся Фёдору, когда они первый раз зашли к нему в кабинет. Взглядом сильным, упорным, упрямым и суровым, так разительно отличавшемся от бодрого уверенного голоса и приятной улыбки. — Что может быть интереснее физики в наше время? Вы только задумайтесь — синематограф и радио, телефоны и электролампочки, заменяющие керосинки со свечами — все «чудеса техники» стали возможны только благодаря физике. Военное дело меняется вслед за нашей жизнью, без радиосвязи, например, теперь не обходится ни один флот, ни одна армия. Представьте, если бы армия наша в Маньчжурии имела бы достаточно радиотелеграфных станций, и командиры могли бы оперативно доложить в штаб обстановку на их участках!..