Алексеев. Последний стратег
Шрифт:
— У вас, Михаил Васильевич, разговор на эту тему с генералом Брусиловым был?
— Днём был. Алексей Алексеевич высказался за новый удар силами своей армии. Он считает войска готовыми наступать.
— Значит, как я понимаю, речь идёт об атаке Городокских позиций австрийцев с фронта?
— Да, речь именно об этом.
— А вражеские позиции на правом берегу реки Верещицы достаточно разведаны?
— Удалось провести воздушную фотосъёмку. Она выявила полосу укреплений. Прорвать её можно в ближайшие дни. Но... Потери в людях ожидаются
— Тогда переговорите ещё раз с Брусиловым. Может быть, у него насчёт атаки Городокских позиций есть свои соображения.
— Будет исполнено.
— Когда утрясёте с генералом Брусиловым план удара, я буду готов подписать директиву на наступление 8-й армии...
Разговор Алексеева с Брусиловым был предельно краток. Командующий 8-й армией понимал, что шагнуть через реку Верещицу придётся именно его полкам, поэтому лично участвовал в проведении рекогносцировки неприятельских позиций. Они смотрелись достаточно сильными. Австро-венгры в фортификационных работах в поле рук не жалели. Впечатляла та полоса полевых укреплений, которая прикрывала сам Городок: окопы полного профиля, блиндажи, пулемётные гнезда, закрытые артиллерийские позиции, а в ряде мест - колючая проволока на рогульках.
К слову сказать, в непростых ситуациях Алексеев и Брусилов всегда находили должное взаимопонимание. Так было и на этот раз:
— Алексей Алексеевич. Главнокомандующий дал согласие на проведение вашей армией Городокской операции. Ставка в лице генерала Янушкевича не возражает.
— Вчера я со своими оперативниками провёл рекогносцировку на Верещице. Подтверждается то, что её прорыв дастся вам дорогой ценой. Снарядных запасов для сильной артподготовки у меня на сегодняшний день нет.
— Тогда ваши предложения на операцию?
— Предлагаю, Михаил Васильевич, атаковать не по фронту, а обойти австрийские позиции с левого фланга.
— Хорошо, предложение принимается. Сегодня же вам будет отправлена директива главнокомандующего…
С утра 26 августа на Городокском направлении завязались ожесточённые бои, которые шли четыре дня. О том, как оборонялась австро-венгерская пехота, свидетельствуют хотя бы такой факт: русские полки атаковали врага с рассвета, а в полдень первого дня боев за городок они уже отбивали неприятельские контратаки. Генерал Брусилов писал о тех схватках:
«Надо отдать справедливость, нашими врагами было проявлено крайнее напряжение, чтобы задачу эту выполнить».
Когда накал боев достиг своего апогея, командующий 8-й армией вознамерился отвести войска на исходные позиции. Однако сделать это Брусилов не мог без разрешения штаба фронта.
— Михаил Алексеевич. На сегодняшнее утро мои потери столь велики, что в отдельных полках уже некого посылать в атаку. Есть батальоны числом меньше роты.
— Штабу подобные донесения пришли из других армий, на подходе маршевое пополнение из Москвы и Брянска. Часть второочередников будет ваша. Прибывает досрочный выпуск Александровского военного училища,
— То, что армия на позиции держится весь день из последних сил.
— Но по нашим разведывательным данным, и у неприятеля такая же картина. Надо держаться. И атаковать врага.
— Держаться трудно. Вчера я приказал спешить драгунский Стародубовский и уланский Белгородский полки из 12-й кавалерийской дивизии. Превратил их в ездящую пехоту.
— Одобряю такое решение. Мера вынужденная и, надеюсь, временная.
— Михаил Васильевич, я со своим начальником штаба буду просить разрешения об отходе на исходные позиции перед боями за Городок.
— Ни в коем случае. Держаться стойко. У противника силы на исходе. Если не сегодня, то завтра он начнёт отступать.
— Тогда что мне делать без резервов?
— Держаться на месте. И не упустить час, когда австрийцы побегут в сторону Карпатских гор. Тогда вся забота будет в организации преследования отступающих...
На рассвете 30 августа неприятель стал отходить перед линией фронта брусиловской армии. И сразу же в преследование пошла русская кавалерия, которая старалась отрезать арьергардные части.
Но как ни тормошили своими требованиями о настойчивости преследования Иванов и Алексеев подчинённых им генералов, проку от этого было мало. Приказы о неотрывном от врага движении вперёд, даваемые в самой категорической форме, уже не выполнялись.
Сапоги расползались, лошади выдохлись, люди мечтали о том дне, когда их поведут в баню. Целые полки питались одними сухарями да яблоками в садах брошенных жителями селений.
В один из последних августовских дней Алексеева пригласил к себе главнокомандующий фронтом. Иванов читал телеграмму, полученную из Ставки, за подписью великого князя Николая Николаевича-младшего:
— Михаил Васильевич. Ваш коллега из штаба Северо-Западного фронта подтвердил нашу информацию о том, что в составе войск противника появились военнослужащие-поляки.
— Польский легион Йозефа Пилсудского австрийскими властями официально создан ещё 16 числа этого месяца.
— Кто руководит легионом?
— Формально высший национальный польский комитет, который заседает в Кракове. Но без разрешения Вены он работать, как сами понимаете, не может.
— Значит, поляки, проживающие в Австро-Венгрии и Германии, теперь воюют против России и российских поляков.
— Получается так. Пилсудский призывает своих легионеров к походу на Варшаву, столицу Царства Польского. А оно находится в составе Российской империи.
— Пилсудскому в истории хочется занять место наполеоновского маршала Понятовского.
— Ясно, как Божий день. Вы меня, Николай Иудович, зачем-то вызывали?
— Да, Михаил Васильевич. Из Ставки получена телеграмма за подписью Верховного. Нам предписывается заняться необычным для военных людей делом.
— Каким, позвольте спросить?