Аленкин клад. Повести
Шрифт:
— Точно! — с нарочитой веселостью согласился Виктор, хотя предстоящую разлуку с любимой переживал тяжеловато. — Тужить, конечно, не будем.
— Так вот, мать, — мягче заговорил Алексей Андреевич, — мокроту разводить не пристало. Наше государство доверяет Виктору большое дело. Ясно?
Дарья Федоровна суперечить мужу не стала: собрала ужин и, взглянув на сына, печально опустила голову.
— Не дело, тоска зеленая, мокроту разводить! — строже повторил Алексей Андреевич. — Сказано отставить — точка!
Мать Виктора вроде бы успокоилась, повеселела, но на сердце у нее
Алексей Андреевич, прохаживаясь по комнате, твердил:
— Сынок, в седле держись крепко!..
В квартиру Светозаровых кто-то постучал. Алексей Андреевич протопал к двери, щелкнул задвижкой.
— Я вот по какому делу, — раздался на пороге хрипловатый басок Силыча. — Поскольку завтра выходной и погодка отменная… Хочу тебя за грибками в Кунцевский лес пригласить. Там, говорят, первые боровички появились.
— А что это у тебя из кармана выглядывает? — улыбнулся Алексей Андреевич. — По головке на гриб не походит.
— Это… Это, — замялся Силыч, проходя в комнату, — как бы тебе сказать… Помнишь, в Первой Конной мы после взятия Воронежа по чарочке не пропустили?
— Ну и хитер ты, Силыч!
— Да и по-русскому обычаю дорожку Виктору полагается погладить. Ты его породил, я в мастера вывел.
Бутылку вина Яков Силыч поставил на стол с чувством собственного достоинства и подчеркнутого уважения к боевому другу. Алексей Андреевич попросил жену подать закуску. Виктор заторопился на свиданье. Силыч взглядом приказал ему оставаться на месте. Вино старший Светозаров разлил в бокалы. Первый тост выпили за счастливую дорогу Виктора. Помолчали. Тишину нарушил Силыч.
— Струмент, — обращаясь к Виктору, заверил он, — к утру будет готов. Такой ребята сработают — ахнешь! Я так, Андреич, кумекаю: Виктору без личного струмента к Биларду ехать не следует…
— Верно. Мастеровой человек без струмента, считай, тоска зеленая, как без рук.
— К утру, говорю, будет готов, — повторил Силыч и, взглянув на хозяйку, удивился: — Ты чего это, Федоровна, раскисла?
— Жаль Виктора в Америку отпускать, — пояснил Алексей Андреевич. — Мать, она завсегда — мать.
Яков Силыч погладил ладонью усы, откашлялся и, стараясь показаться человеком осведомленным в государственных делах, спокойно и деловито, с трудом подбирая нужные слова, начал рассуждать:
— Всякая контра, значится, недобитая, недорубанная шашками, буржуяки и капиталисты толстобрюхие на весь мир трубили, что наша держава от нужды, как старая шинелишка, по всем швам затрещит. А вот этого они не нюхали! — Силыч показал кукиш. — Голодуху мы пережили? Осилили! Заводы, фабрики, электростанции пустили? Пустили! Новые строим? Еще как! Правильно, Андреич?
— Силыч?!
— Теперь, Федоровна, нашей державе повсюду свои, пролетарские, специалисты нужны. Хватит капиталистам на нашей нужде карманы золотишком набивать. Точно, Андреич?
— Согласен!
— Вот, Федоровна, наша держава и посылает Виктора учиться. Мы в революцию свое сделали и сейчас подсобляем державе
— Из аграрной в индустриальную.
— Во! — Силыч хлопнул ладонью о стол. — Станки, Федоровна, это новые заводы, оружие для Красной Армии, трактора колхозникам…
— Да я разве против? — повеселела Дарья Федоровна. — Я все понимаю, Силыч. Только так складно, как ты, сказать не могу.
— Станки, — сел на любимого конька Яков Силыч, — это же корень советской индустрии!
Виктор знал, что Силыч, разойдясь, начнет вспоминать, как с друзьями по личному указанию Владимира Ильича Ленина делал на «Красном пролетарии» станки для Монетного двора, как с лучшими умельцами завода создавал паровую машину, способную работать от кипящего самовара, затем перейдет к боевым походам под знаменами Первой Конной… Он, извинившись, вышел из квартиры и быстро направился к заветному тополю на Донской.
— Ты всегда опаздываешь, — упрекнула Наташа Виктора. — В кино или на Воробьевы горы?
— Лучше на Воробьевы. Люблю с них полюбоваться Москвой. Сегодня будем гулять до утра.
Наташа согласилась встретить рассвет на Воробьевых горах и предложила Виктору зайти к ней домой. Виктор попросил молчать о его поездке в Америку.
— Не хочешь волновать моих стариков? — прижимаясь к плечу Виктора, улыбнулась Наташа. — Они уже знают. Гордятся тобой. Отец говорит: «Нам, краснопролетарцам, вон какую честь оказали!»
Летняя заря над Москвой занималась тихо: на востоке заалел горизонт, в небе гасли одна за другой звезды, золотой рог луны все качался и качался на волнах проснувшейся Москвы-реки, клубы тумана, похожие на облака, затягивали Воробьевы горы белесой дымкой. Виктор, набросив пиджак на плечи Наташи, шел вдоль берега и досадовал на себя. Ему хотелось в ту ночь многое сказать любимой, но, кроме короткого «жди», он ничего подходящего так и не придумал. И вымолвил-то это слово тихо, робко, точно оно могло обидеть или испугать Наташу.
Глава вторая
Город, одетый голубоватой дымкой, все плыл и плыл навстречу пароходу. Виктор Светозаров и Антонио Ривас стояли на палубе и смотрели на выгнутый коромыслом берег с горбатыми мостами, на вереницы грузовых автомобилей, автобусов, мчавшихся в порт по широкому шоссе, на безлюдную пристань… Позади у них были Литва, Латвия, Польша, Германия и две недели изнурительного морского пути.
Голубая полоса воды между берегом и пароходом становилась длиннее, уже. Виктор и Антонио с нетерпением ожидали высадки. Пароход к пристани подвалил тихо и мягко. Команда опустила скрипучий трап. Пассажиры, тесня друг друга, толпой устремились по сходням на берег. Виктор и Антонио покинули судно последними. Едва они ступили на американскую землю и осведомились у полицейского, как проехать в торговую фирму, к ним подбежал толстячок в цилиндре, назвался мистером Постом и то на ломаном русском, то на английском начал объяснять, что он прибыл встречать москвичей, что для них заказаны лучшие номера в гостинице «Волкот»…