Алеша Джапаридзе
Шрифт:
— Что это у вас здесь происходит? По какому праву?
Вместо ответа Джапаридзе наливает полный рог вина и подносит уже спешившемуся «стражу порядка».
— Господин начальник! — громко говорит он. — По старинному грузинскому обычаю мы собрались здесь, чтобы выпить, закусить и спеть наши любимые песни. Я не прошу вас петь с нами песни, я прошу вас с нами выпить!
И пока стражник, все еще с недоверием, берет в руки рог с вином, Прокофий подает незаметный знак, и все поднимают чарки, чокаются и хором горланят:
— За
Не выпить за царя стражник не может и, запрокинув голову, опустошает рог. Он тянется к закуске, но ему вновь протягивают наполненный рог и опять хором:
— За оте-че-ство!..
Не выпить за родину тоже никак нельзя. Стражник опустошает второй рог. Ему тут же подносят третий и уже с ноткой издевки в голосе произносят: — За ве-ру!..
После трех рогов «за веру, царя и отечество» _ стражник порядком осоловел. Только тогда его усадили и позволили закусить. Но чарка следовала за чаркой, и незваный гость все больше и больше пьянел.
А тосты становились все смелее и смелее. Кто-то провозгласил:
— За пролетариат!
Все чокнулись и выпили, а вместе со всеми и стражник.
— Пролетарии всех стран, соединяйтесь!
У стражника уже заплетался язык, и, ровным счетом ничего не понимая, он что-то бормотал…
Наконец Джапаридзе встал и громко сказал:
— За революцию, товарищи!
— За лево… рево… Кто дозволил?..
Это были последние слова стражника. Едва договорив их, он свалился на траву мертвецки пьяный и могуче захрапел…
Рабочие, собрав скатерти и остатки пиршества, поспешно разошлись, оставив спящего стражника.
— Маевка состоялась! — с гордостью говорили по дороге рабочие.
Первая маевка тифлисского пролетариата. В этот чудесный день рабочие сами убедились, что их сила в сплоченности, организованности, единстве.
Но для Прокофия Джапаридзе маевка не прошла без последствий. Тифлисское жандармское управление установило теперь за ним постоянное наблюдение.
Первый арест
Мать Прокофия, Анна Григорьевна, все эти годы жила в том же селении Боква. Как-то пришло от нее письмо с вестью: сестра Пакии, Вера, вышла замуж и переехала к мужу в селение Аргветы Шорапанского уезда. Мать сообщала, что теперь она сможет приехать к сыну.
Как было не радоваться этому сообщению! Прокофий очень любил мать и сестру и нередко огорчался, что не может им помочь материально, влиять на их жизнь, проявить заботу. Ведь революционная деятельность, которой он посвятил свою жизнь, поглощала целиком все его силы и время.
Прокофий нашел подходящую квартиру на Николаевской улице. Мать приехала, и они зажили вдвоем.
А потом вскоре приехала погостить Вера. Брат встретил ее с мужем на вокзале, привез их домой.
В комнату занесли огромные корзины и ящики, полные фруктов, сладостей и других деревенских яств.
Прокофий
— Заходите, ребята, посидим вместе! — сердечно пригласила Анна Григорьевна.
— Друзья моего брата — мои друзья. Прошу вас, разделите с нами трапезу! — поддержала Вера предложение матери.
С этими словами она разложила на столе домашние яства, поставила кувшины с имеретинским вином. Все сели за стол.
Вера не подозревала, что товарищи брата пришли не в гости, а на собрание нелегального кружка. И она, естественно, не могла скрыть своего удивления, видя, что молодые люди, которых брат давеча называл Кобой, Ладо, Георгием, вдруг неожиданно встали из-за стола, поблагодарили за угощение и вышли. Потом они занесли во двор какой-то груз и исчезли в темноте.
— Куда ушли товарищи Прокофия? Да и сам он где? — с недоумением спросила Вера.
Мать спокойно ответила:
— Придут, дочка, не волнуйся!
Только тут Вера стала догадываться…
На следующий день, когда Вера уже знала о потайной комнате и незаметной двери в стене, она ласково обратилась к брату:
— Пакия, дай и мне какое-нибудь дело, введи и меня в вашу компанию!
— Эх, сестричка моя, — ответил Прокофий, — пока не могу. Даже нам тяжело и трудно, а тебе… Но не огорчайся, настанет время, и ты, может быть, станешь в наши ряды.
Как раз в ту пору в Главных железнодорожных мастерских Тифлиса начались волнения рабочих. Готовилась стачка. Ее организаторы — Калинин, Аллилуев, высланные властями из Питера, а также Сталин, Джапаридзе и другие. Они печатали прокламации, которые расклеивались на улицах города, особенно в рабочих районах. В одной из прокламаций было сказано:
«Люди, обремененные семьями, изнывают в тяжелой обстановке. Мы должны потребовать:
Безусловное недопущение побоев.
Увеличение зарплаты.
Отмена штрафов.
Улучшение гигиенических условий.
Освобождение из тюрьмы наших товарищей!..
Это единодушное решение 4000 рабочих.
Мы пострадаем и умрем за идею, добиваясь правды и справедливости.
Если просьба наша не будет уважена, то от Батуми до Баку все низшие служащие прекратят службу, а затем остановится и движение».
Стачка началась. Разгоняя ее участников, жандармерия и полиция бесчинствовали. Казаки жестоко избивали людей. Наиболее активных рабочих арестовали. В их числе оказался Прокофий Джапаридзе. Докладывая властям о его аресте, жандармский штабс-ротмистр Лавров в своем донесении сообщал: «Что касается бывшего ученика Тифлисского учительского института Прокофия Джапаридзе, то поводом к его аресту послужили следующие обстоятельства.