Алгоритм счастья
Шрифт:
– Але, это ты?
– лениво потягиваясь, зевает Рита.
– Спишь?
– возмущенно кричит Олег.
– А в Москве знаешь что делается?
– Что?
– недоуменно моргает Рита.
– Да я и сам не в курсе, - еще громче кричит Олег.
– Включай поскорее телик. Какой-то у нас, что ли, переворот. В городе танки!
– И что же нам делать?
– теряется Рита.
– Как - что? Давай к Моссовету! Нет, лучше на Пушкинскую: там легче встретиться. Жду через час.
И, не дожидаясь ответа, Олег - где-то там, далеко -
Рита смотрит на часы. Без пяти девять. Как раз - "Время". Нажимает красную кнопку. Из туманного голубого небытия выплывает знакомая дикторша. Что это с ней? Такая всегда красотка, а тут... Даже вроде как постарела. И глаза несчастные. Что-то бормочет - сразу видно, что врет, - о болезни президента, о том, как надо все укреплять, всех защищать - от кого, от чего?
– и - вовсе уж неожиданно - бороться с сексом и порнографией. Вот те на! Только узнали, что есть он, секс-то, даже у нас, как призывают уже с ним бороться.
Рита прыскает в кулачок, включает телик погромче, чтоб было слышно на кухне и в ванной, накидывает на себя халатик, мечется по квартире: умыться, одеться, чайник, два бутерброда...
– Детка, сделай потише.
Жалобный голос матери заставляет приглушить телевизор. Сказать? Нет? Еще не пустит... "Союзный договор нуждается в доработке..." Какой еще договор? Какая там доработка? Спросить бы Олега: он все знает. Но пока ничего страшного вроде не происходит, ну пусть дорабатывают, раз нуждается. А зачем тогда танки? Или Олег что-то спутал?
Рита выглядывает в окно. "Дождик, дождик..." - машинально напевает она. Берет зонт, сует в сумочку бутерброды. Посмотрим, что там творится, на Пушкинской.
***
Тверская пуста от машин. Прямо по мостовой идут и идут люди, и все в одну сторону, к Моссовету. Странное ощущение праздника, если бы не лица: хмурые, встревоженные, злые.
– Ну наконец-то!
– бросается Олег к Рите.
– Пошли, - берет ее за руку.
– Что это, что?
– лепечет Рита.
– Я слушала телик, но ничего толком не поняла. Ой, танк...
Танк выглядывает из переулка, у всем известного, красного с золотом, дома.
– И солдаты, - шепчет Рита со страхом.
– Десантники, - поправляет ее какой-то дядечка с толстым портфелем под мышкой.
– Охраняют...
– От кого? От нас?
– изумляется Рита.
– Мало ли...
– пожимает плечами дядечка.
Олег молча тащит Риту вперед, к листку, приклеенному на стенке. Народу все больше, но толпы как таковой нет. Тихие, сдержанные, ошеломленные люди читают какое-то воззвание и отходят, пропуская к листку других. Звучат реплики, короткие и негромкие:
– Ельцин обращается к москвичам...
– Велели к двенадцати здание освободить.
– Как же, освободить им...
– Вот мы и разделились, - непонятно и задумчиво говорит Олег.
– Что? Что?
– дергает его за руку Рита.
– Что ты имеешь в виду?
– Разделились на "они" и "мы",
В четыре у парламента митинг.
– А разве у нас есть парламент?
– простодушно удивляется Рита.
Ничего-то она не знает! Олег как-то звал ее с собой, в какое-то там движение, да она не пошла; надоели собрания в школе, на факультете.
– Это же совсем другое!
– убеждал горячо Олег.
Убеждал, да не убедил.
Впервые смотрит Рита на Олега почтительно, снизу вверх: какой он серьезный, взрослый! Впервые замечает, как он красив. Высокий открытый лоб, смелые, широко расставленные глаза - близко посаженные Рита терпеть не может!
– густые брови, а ресницы длинные, как у ребенка, и застенчивая улыбка. Но сейчас Олег непривычно серьезен, почти суров.
– Идите к танкистам!
– кричит с машины севшим от напряжения голосом человек в плаще.
– Убеждайте их! Разговаривайте с ними! Только не делайте из них врагов: у них положение сложное.
– Пошли!
– решительно говорит Олег.
– Какой-то план, видимо, есть. Так что будем делать что говорят. Вот что говорят, то и будем делать, - жестко повторяет он.
– Это им не шестьдесят четвертый...
– А что, что было в шестьдесят четвертом?
– Ты разве забыла? Тогда по-тихому, по-семейному сняли Хрущева. Тоже отдыхал на море. А они собрались своей теплой компанией - Политбюро - да и сняли. Но сейчас мы этого не допустим! Дураков больше нет! Пусть подтвердят врачи, что Горбачев действительно болен! Покажут его, если он, конечно, не при смерти! Сам пусть скажет, что с ним такое произошло!
Олег шагает размашисто, широко. Говорит нервно и взвинченно. Рита еле за ним успевает.
– Смотри, танки. И бэтээры...
– Но я не понимаю, - беспомощно бормочет Рита.
– Как ты их различаешь?
– Они в самом деле похожи...
Олег взглядывает на Риту и впервые за это утро чуть улыбается - нежно и снисходительно.
– Ах ты, дурочка!
– обнимает ее за плечи.
– Танк - это когда есть дуло. Понятно?
– Понятно.
У Александровского сада стоит целая танковая колонна. Крыши люков откинуты, торчат мальчишеские головы в шлемах. Танкисты "запирают" своими машинами Красную площадь., Олег подходит к первому танку.
– Ну что, ребята, в матерей стрелять будете?
– резко и неожиданно спрашивает он, "Не так, не так, - в смятении думает Рита.
– Тот же, с машины, сказал: "Не делайте из них врагов!" И, смягчая жесткие слова Олега, жалобно просит:
– Вы уж, мальчики, против нас не идите.
И неожиданно один из танкистов им отвечает - тихо и не очень уверенно:
– Да мы и не собираемся. Не беспокойтесь.
– Сынок, я понимаю: у вас приказ, - вмешивается в разговор стоящий рядом прямой старик с выправкой кадрового военного.
– Но можно выполнять формально.