Алиса в стране Оплеух
Шрифт:
Никто через триста миллионов лет не вспомнит о трёх тоннах нижнего белья герцогини, не посыплет голову израильским пеплом – барды, а не люди.
А об оплеухах Сергея Ивановича Королёва вспомнят, и через пять миллиардов лет Земля вздрогнет, а Солнце погаснет от его Космических оплеух.
По пятницам ворую орехи на базаре, пью горькую: где Истина?
Где та тропинка с золотыми плитками Нострадамуса, которая приведет бедного Белого Кролика в опочивальню прима-балерины? — Белый Кролик закручинился, повесил голову, выпрямлял сломанные конечности, трепетал, словно красное
— Изыди, сатана! – графиня Алиса отшатнулась от Белого Кролика, задумалась – чем прикрыть оголенные ведерные груди – большие до неприличия, но честь не запятнают.
— Пат! Шах и мат егерский!
Кто украл мою душу? — Белый Кролик взъярился, подушечки лап превращались в козлиные копыта, шерсть на загривке позеленела. – Конских яблок кто возжелал?
Накормлю досыта, и коровью лепешку в тандыр брошу!
Пропили честь, фармазоны, нигилисты, пахари от бухгалтерии!
Я покажу вам у Кузькиной матери!
— Кузькина мать у вас в подвале, батюшка! — послышались голоса из каменного гроба (графиня Алиса на крышке гроба заметила огненные китайские иероглифы, заробела, но не убегала; куда бедной девушке бежать без лифчика и без трусиков?) – А под хвостом у вас ручка, которой лукавый подписывает контракты на покупку душ человеческих!
— Билль о правах подписывай, Белый Кролик!
Независимость афрочехословаков в ваших руках!
Нет Правды в маленькой тележке, но в гробе на тележке – Истина! – маленький зленый человечек – огурец на тонких ножках дистрофика — подсунул Белому Кролику бумаги на подпись (графиня Алиса заметила, что бумага туалетная, использованная много раз). – На маятнике старинных часов я вешался, жизнь не мила!
Но кукушка из часов спасла меня, теперь – жена моя на сносях, простите меня, набитого ненужными мыслями, склочника, живодёра и подпольного пластического хирурга.
Зелёный человечек отвесил Белому Кролику сильную оплеуху – вечерний звон расплескался десантурской синевой по пещере.
Белый Кролик с радушием свадебного генерала отвесил ответную канцелярскую оплеуху – доброта произрастает Откровением.
Зелёный огуречик подарил оплеуху оцепеневшей графине Алисе.
— Сдохни, пожиратель мухоморов! – графиня Алиса ударила в низ живота огурчика, охнула, укоряла себя за дурные слова и излишнюю жестокость по отношению к жителям Третьего Рейха.
Огурчик улетел во тьму; в чёрном-пречёрном тумане хрустнуло, заверещало жалобно – так поёт оперная певица на похоронах штангиста.
— Сжечь тебя, отдать на корм тритонам, графиня Алиса! — Белый Кролик оклемался после крысы и пряничного шкафа с тремя тонами нижнего белья герцогини, выглядел, как помятый галстук мажордома. — Проницательность я бы проявил, язвил бы по поводу того, что ты без жениха, а Принц на Белом Коне, наверно, протух в болоте средневековья, упивается на свадьбе с горгульями, к тебе не спешит, словно у него вместо ног – рыболовные гигантские крючки.
Мучайся, обзывай себя откровенной барышней, раздумывай о безнравственности – назовут тебя безнравственной, очернят в Институте Благородных Девиц – слыхано ли, видано ли, чтобы девушка преступница без одежд
Имя тебе – Внушение!
— Вот и Принц! АХАХА! — графиня Алиса не обратила внимания на слова Белого Кролика – не Король он, поэтому словам его нет доверия; благородная барышня не откликается на призывы черни. – И Белый Конь под Принцем!
ОХОХО! Счастье-то привалило неземное, словно я нашла сундук с неизвестными рукописями композитора Иоганна Себастьяна Баха. – Графиня Алиса целомудренно покраснела, захлопала в ладошки, но укорила себя за излишнее проявление чувств, убрала ручки за спину, с негодованием смотрела на — кажущиеся при Принце горами – упругие груди – дом родной.
Величественный, смуглокожий, со смоляными кудрями Принц подъехал к графине Алисе, вперил в неё строгий взгляд чёрных выпуклых глаз, оценивал девушку, как на рынке рабынь в Стамбуле.
Миллионы куртуазностей – скромных, благочинных – пронеслись в мозгу Алисы; задумалась над ходом беседы, над плавным, неторопливым – чтобы без потери морали – течением разговора с Принцем, ощущала, как жгучая радость поднимается к голове и падает в низ живота.
Принц наклонился – вот-вот поцелует страстно, жадно – но не вина графини Алисы, она не виновата, овечка перед свадьбой; но не поцеловал, ох, как не поцеловал красавчик огнеподобный.
С оттяжкой – левой рукой в белой лайковой офицерской перчатке – отвесил по правой щеке зардевшейся, сконфузившейся графини оплеуху – словно медаль на щеку привинтил.
Развернулся и без замаха – профессионал общения с барышнями – правой рукой по левой щеке графини Алисы – БАБАЦЦЦЦ!
Ловко, по-казачьи, по степному выхватил нагайку с вшитой свинчаткой, и нагайкой по белому личику графини Алисы – ХЛЁСТЬ! ПОХЛЁСТЬ!
Графиня Алиса машинально схватила руку Принца, дернула на себя и лбом ударила в нос наследника Престола – так усердный петушок долбит гранит в поисках маковых зёрен.
Хряснуло, нос Принца превратился в блин на Масленицу, лицо – сковорода кочевника.
Принц свалился с испуганного Белого Коня, левая нога запуталась в стремени, будто ждала своего часа пять лет.
Графиня Алиса машинально отвесила Белому Коню оплеуху; призадумался Конь, косил лиловым глазом, не осуждал, размышлял: ответить ли оплеухой на оплеуху, но заметил чёрный огонь в очах благородной девицы, ржанул, и понёс, рванулся в самый широкий – как улыбка Белого Кролика – проход.
Принца тащило за Конём, он ударялся головой о гробы, кувшины с прахом гномов, в полузабытьи кричал раненой уткой:
– Ещё миг – и свадьбу бы сыграли с колоколами и песнопениями, Вселенскую свадьбу, клянусь Чёрной дырой!
Теперь же, искусница, ищи меня в Тридевятом Царстве, в Тридесятом Государстве!
Вальпургием! Слышишь, девица! Сына нашего Вальпургием назови!
— А хорошо ли я поступила? – графиня Алиса журила себя, кусала губки, искала в них Истину! – Принц ко мне со всей душой отзывчивого жениха – оплеухи — традиция, бьёт, значит – любит, а я проявила нетерпимость по отношению к благородному молодому человеку с седыми висками искателя приключений в домах непотребности.