Алиса в стране Оплеух
Шрифт:
Вы же, Каракатица, меня подняли на эшафот, подарили за одну секунду двадцать лет мучительной боли на адской сковородке.
Выходите за меня замуж, проклятая красивая ведьма с залатанной сумОй вместо души. – Герцог Мальборо подхватился, засмеялся с удивительными нотками кипариса в звуках, с бульканьем котла для плова бегал вокруг меня – спутник Земли:
«Догоняйте же меня, наивная проказница раскулаченная!
Догоните – я ваш навеки, Каракатица!»
Я задрала юбку, бегала за хохочущим герцогом, бранила себя за пренебрежение
Королева — через двадцать минут нашего марафона – вышла из королевской комы, подставила мне толстую – в бархатном полосатом шотландском чулке – ногу.
Я упала – мама, не горюй, – потеряла сознание, словно душа герцога вместе с нокаутом перетекла в меня.
Очнулась в зиндане, вместо неба – чугунная решетка и шотландец часовой без нижнего белья — отвратительный вид снизу, словно под лианой с баклажанами лежишь.
В прелесть впала, убежала из зиндана – благодаря оплеухам, большому трудовому стажу красавицы и сбережений, что завещал мне Король Алжира.
А красавица я – гуси-лебеди крылья складывают, когда обнаженная в серной кислоте купаюсь и раздаю оплеухи инопланетной форме жизни.
Да толку что? Что я имею от оплеух, кроме чувства самосожжения – никто и пенса мне не подарил, не поднёс стакан фиолетового крепкого, не назвал корытом с бельём. – Каракатица вздохнула, замахнулась для новой, завершающей оплеухи, словно пять лет страдала куриной слепотой, а сейчас наступила на мину и прозрела.
— За… крой… свою… пасть… заткни… устрицу! – графиня Алиса с оттягом опередила оплеухами, отшвырнула Каракатицу в золотой трон Повелительницы Тьмы. – Рассуждаете, а благородства и степенности в вас меньше, чем у истопника Ваньки из Института Благородных девиц.
Не скрываете подноготную, а следовало бы вам оробеть, сконфузиться, прикрыть жвалы платочком с монограммой – всем, слышите меня, несчастные порождения тьмы и беззакония, безобразники, хулители прекрасного, осквернители девственного покрывала января, – все облагоразумьтесь, найдите совершенство в моих словах и губах стыдливой барышни.
Графиня Алиса широко пошла, раздавала оплеухи, увертывалась от встречных ударов – мощный косарь на заливном Вологодском лугу, а не девушка.
Наткнулась на мумию в погребальных бинтах, словно только что из ожогового центра убежала.
Мумия замахнулась, неловко, больше себе вреда причинила в замахе, чем графине, но не успела отвесить оплеуху.
Графиня Алиса подпрыгнула, в прыжке двумя ногами ударила мумию в грудь – артисты цирка Шапито позавидуют удару графини, – добавила смачную, смазанную крепкими домыслами, оплеуху.
Мумия с загробным стуком рассыпалась, голова – череп каннибала – цокала зубами, шелестела бинтами в предсмертной речи – так умирающий артист оригинального жанра перед смертью признается в любви к Родине:
«Вроде бы и не жил!
Жизнь – опавший лист клёна на вырванном листке календаря!
Никто
А, Правда, где?
В чем, Правда, сестра?
В Силе и Деньгах, Правда?»
Графиня Алиса хмыкнула, скромно опустила голову – не подобает барышне беседовать с незнакомыми мертвецами мужского пола.
Прошла два поворота, перепрыгнула – легко, по-казачьи – через огненное озеро.
Из озера вылетели красные руки в кремниевых лишаях, тянулись отвесить оплеухи, словно в последних движениях заключен смысл строгой и когтистой жизни рук из магмы.
Графиня Алиса опередила руки, оглянулась, показала хулителям кулак, но тут же себя одернула за поведение, недостойной приличной девушки с потупленный взором потомственной скрипачки.
— Засиделась ты в девках, графиня Алиса! – на помост правой груди Алисы прыгнул сверчок – умилительный, потешный, интеллигентного вида – во фраке, в иудейском котелке защитника Прав и Свобод, в премиленьких красных туфлях с загнутыми носами, в рыжих панталончиках, а в тонких руках классового врага – изящная золотая свирель (графиня Алиса сразу поняла, что – золотая, разбирается в золоте, как Хрюша в желудях).
Сверчок забавно подпрыгивал на груди графини, напевал с шепелявеньем дубов Бургундского Леса:
— Я веселый сверчок! Ок! Ок! Ок!
Своё Счастье ищу! Щу! Щу! Щу!
На груди топочу! – Чу! Чу! Чу!
— Очаровательный безобидный покоритель дамских сердец! – графиня Алиса зарделась, прикрыла свекольный ротик ладошкой, проворачивала в мозгу правила общения с незнакомыми животными и насекомыми – не порочит ли честь знакомство со сверчком? – В вас я сразу признала скромного музыканта – день рождения, Праздник Послушания вы!
Приятно встретить хорошо обутого интеллигента в адских подземельях, где нравственности – ни на грош.
Мир праху вашего батюшки! – графиня Алиса в наивысшей точке эстетического наслаждения хлопала в маленькие мелкобуржуазные ладошки.
Хвалила себя за доброту к примитивным формам жизни.
Обещала, что за проницательность – потому что угадала в сверчке-музыканте добрую душу нераздавателя оплеух – наградит себя лакричной конфеткой с ароматом благородства.
Ох, как ошибалась графиня, наивная институтка с очами-озерами.
Глаза выплакала по ночам, романы французские сентиментальные изучала, а коварного злодея со свирелью не распознала во франте сверчке.
— Не заслужила ты лучшего жениха, чем чёрт, графиня Алиса! – Сверчок подпрыгнул, правой лапкой ударил по правой щеке Алисы, отлетел и флейтой влепил по левой щеке, слезу вышиб из добродетельной девушки в короткой юбке-лоскутке. — Бедна словами, богата мимикой и жестами – в театр Мимики и жеста тебе дорога – буфетчицей или уборщицей сортиров!
Эгоцентристка, за семью печатями лжи не замечаешь идеологии фей, игнорируешь культ личности, неблагодарная вакханка.