Алистер
Шрифт:
— Захлопнись, блондинчик. Правильно Пушка говорит, договоришься. Мы же можем убить тебя на месте и боссу не везти. Потолкуй хорошенько.
— А вот ты более сговорчивый.
— Что за фокусы, птенчик? Разучим ведь.
Игла достал из пояса пушку и грубо потянул меня за волосы, приставляя дуло ко лбу. Я немного почувствовал боль, но не капитально. Я впервые взял на заметку, что нахожусь не в выигрышной роли.
— Пушка за поясом, Пушка у меня на лбу. Пушка — красавец моря, Пушка надоела карману. — Пропел я, смотря на Иглу, что истинно
Я как бы теряю сознание и падаю.
— Всё, прикончили засранца.
— Жаль, денег лишились.
— Наверстаем. Пацан недалеко сиганул.
Игла с Пушкой хотели перешагнуть через меня, упавшего навзничь, беспомощного Проводника, но я внезапно встаю:
— Привет с загробного мира!
И включил способность.
— Кто ты, чувак? Чё, нарываешься? Чё так близко? — очевидно же, что это Пушка за поясом, Пушка у меня на лбу…
Я стёр им память и собираюсь воспользоваться своей способностью не одиножды.
— Игла, пристрели его.
— А разве не странно, что пушка не у Пушки?
— Откуда он…
И снова стёр. Опять. Опять. Опять. Опять.
— Игла, я с ума схожу.
— А?
Опять.
— У меня голова болит.
— Ну что ты за дебил…
Опять.
Я делал это до тех пор, пока достаточно не отдалился от воров. Они хватались за головы и жаловались на своё самочувствие. А теперь надо бы найти Ефима, мало ли, мы ещё на кого-то наткнёмся. Мало шансов на то, что кто-то, кроме Иглы и Пушки, были заняты продажей Ефима, так что я могу немного успокоиться. Но сначала стоит найти мальца.
Я совсем его не слышу. Это странно, хотя… шорох мусора и течение захудалой речки заполняют моё восприятие, полностью заглушают. Я не могу сконцентрироваться.
— Алистер, — зовёт меня Ефим… Он оказался от меня ровно в десяти шагах.
— Ой, здравствуй. Эти ребята больше не тронут тебя. Не думай о времени, мы просто отправляемся к морю.
— Я готов. Мне не о чем желать в этой жизни, она скоро закончится. — Минутное молчание. — А у тебя есть цель? — после этого вопроса мы отправились в путь.
— Да — довести тебя до твоей цели, — я беззаботно улыбнулся и поднял его, чтобы тот не упал в канаву.
— Нет, не то. Цель твоей жизни.
— Хорошо работать, выполнять задания соответствующе и исправлять людей.
Ужасно жаль, что исправлять людей (если я этого добиваюсь) у меня получается лишь тогда, когда они умирают! Я вижу в этом просвет человечности, но лучше было бы лечить нормальных живых.
— Только работа? — разочарованно понурился Ефим. — Ты что, живёшь на работе?
— Вообще-то да. Ничего на ум не приходит как-то. Я люблю свою работу, — сказал, насколько это возможно, убедительней, но сам только услышал, как это звучит. А мне обязательно вечность это повторять? Я люблю работу, но для меня она становится непосильно для меня сложной… Не хочу признавать, но так и есть. — Честно,
— А почему ты её любишь? Она никому не нравится. Мой папа зарабатывал в месяц сотни тысяч долларов — мама проболталась, — но он жаловался, что достало его это всё. Ты так же зарабатываешь?
— Чуть меньше, но похоже. — Стоимость, по-моему, близка к моим ощущениям. — Люблю, потому что люблю живых, мне интересны их психология, строй, различия, сердца, мышление. Все абсолютно отличны друг от друга, но есть и объединяющие моменты. Я копался в них долго и муторно, не осознавая этого. Затем дошло, почему я Проводник. Это важное осознание.
— Проводник?
— Я же провожаю тебя до моря, — как само собой разумеющееся сказал я. — Зато люди, после всего прохождения жизни, остаются либо в раздумье, либо уже облегчили свои чувства. Я верю, что так и есть на самом деле и я не бесполезен, — пожал плечами.
— Получается, это не точно?.. Это же…
— Неразумно. Да-да, зачем спасать человека, прыгнувшего за борт? Но его могли столкнуть. Однако он всё равно в открытом океане. Не умеет плавать? Ещё лучше — всё закончится быстро.
— И меня ты тоже не спасёшь?
Ефим поднял на меня свои изумрудные глаза. Они проникают сквозь меня, а я не смею сопротивляться. Их красота ослепительна в высшей степени, а их детская искренность добивает. На памяти есть ещё одни глаза, но я забыл о них. Почему я забыл? Чувство, что прекраснее этих радужек в Тихом нет и никогда не будет.
Почему такие обязаны прощаться с миром? Это же бесчеловечно… несправедливо. Ах, конечно, лучшие из нас всегда принимают рок первыми.
— Не спасу. Но это не главное.
— Почему?
— Душа сильнее тела. Его никогда не спасают, кроме врачей и медсестёр. Бывает, что им надо платить. А когда денег нет? Душу способен спасти кто угодно: хоть бездомный, — я обрамил рукой вид, — показав, какой он сломленный. Ты просто не захочешь для себя похожей участи и будешь работать над собой от отвращения к нему или милосердия. Так же с богачами. — Перевёл руку туда, где виднелись пентхаусы. — Ты либо захочешь измениться из-за того, что тебе не нравятся напыщенные магнаты, которые в большинстве своём берут в разы больше, чем им позволено, увеличивая свой доход таким образом. Либо вдохновляешься ими, задаваясь целью стать такими же. Целая геометрическая прогрессия!
— Что?
— Ничего, я так, чуток занесло. Суть — спасать души престижнее. И да, твою я тоже спасу, не сомневайся. Не бойся, когда всё решится — и это мне подвластно.
В конце концов, у Ефима нет выбора. У него остался лишь я, чужой ему Проводник. Дети в его возрасте не воспринимают половину того, что происходит вокруг них. Когда пять лет прошло с моего начала становления Проводником, во Мраке я был похож на планктона, в Тихом же я работал как следует, но без своих изюминок.
Найти бы его родителей… Но у взрослых больше полномочий. Они потеряли Ефима. Что за безответственность!