Алитет уходит в горы
Шрифт:
– Так уж лучше я уйду, - сказал Лось.
– Что вы, товарищ уполномоченный! У них ведь грязновато.
Лось привык ко всякой обстановке, но от милиционера ему уходить не хотелось.
Хохлов сказал жене:
– Таня, ступай ночевать к старику.
За всю ночь Лось ни разу не проснулся. А утром, встав, увидел, как милиционер, зажав мясорубку в коленях, перекручивает мясо. Таня пекла пирожки.
– Вот так и орудуем вместе, товарищ уполномоченный, - весело сказал милиционер.
Голубые глаза Лося смеялись, лицо стало необыкновенно добродушным.
– Слушай, Хохлов, а что ты никаких сообщений не давал о себе? Признаться, я уже начал беспокоиться.
– Ну, товарищ уполномоченный, есть о чем
– Подожди, подожди, друг. Это ты не во сие ли видел?
– спросил Лось.
– Да вы слушайте, товарищ уполномоченный... Землянка у них сделана из плавника. В этом месте, как он мне рассказывал, течение такое есть, морское. Во время половодья на берегах больших рек подмывает лес, он валится, и его выносит в океан. А морское течение сюда выбрасывает их. Бревна эти попадают с Лены, и с Колымы, и с американской Юконы. С разных мест, разные породы. И вот у них в землянке стол, скамейки - все из плавника. Печка сделана из сорокаведерной бочки - тоже выброшена морем. Я и сам на берегу находил эти бочки. Вон семь штук у меня стоят по берегу на попа с газолином, с дистиллатом, с керосином. Местное население их не берет. Ни к чему они им... Так вот, хлопочут они около меня, усаживают, угощают... Муж ее спрашивает: "Вы давно с материка?" Говорю: "Не особенно".
– "Вам не доводилось слышать там про закон усталости металла?" Спрашиваю: "Что это, декрет какой?" И вот этот человек начинает мне морочить голову. Будто металл, все равно как живой организм, устает, и когда приходит время, он без всякой причины, вроде ни с того ни с сего, ломается. В какой-то лаборатории этот человек работал, и будто ему с театра военных действий, как он говорил, посылали разные обломки, для того чтобы искать этот закон усталости. Я его спросил: "Вы кто такие будете?" "Инженер, говорит, а жена - врач. Теперь занимаемся охотой на песцов". Ну, думаю, вот это птицы! Не знаю, как с ними и разговаривать. А все-таки говорю: "Разрешите мне, как местной власти, зарегистрировать вас".
И, обращаясь к жене, милиционер сказал:
– Таня, достань-ка вон ту полевую сумку.
Лось лежал на животе, опершись на локти, и, нахмурив свой огромный лоб, внимательно слушал рассказ милиционера.
Хохлов посмотрел в тетрадку.
– И фамилия-то у них не русская: Саблер Вадим Петрович, а хозяйка его - Валентина Юрьевна. Вот видишь, товарищ уполномоченный, какие судаки здесь водятся. Все с помощью Татьяны обнаружил их, а так и не узнаешь.
– Откуда же они взялись?
– удивился Лось.
– Вот я тоже их спросил. И тогда он мне целый вечер рассказывал. Будто еще до войны был царский указ настроить радиостанции в этом краю. Не то десять, не то двенадцать. А когда началась война, указ этот пошел насмарку. В 1916 году все-таки одну станцию в Колыме решили построить. Саблер и соорудил
– Товарищ Хохлов, тебе придется еще съездить к нему. Обяжи его явиться в ревком. Но не раньше чем месяца через два. Я сам хочу его видеть.
– Слушаюсь, товарищ уполномоченный. Только на нем дело не кончается. Я, правда, как следует еще не разузнал. Но на след напал. На берегах другой реки, далеко отсюда, почти в самых горах, американец какой-то живет. Раньше он жил там только летом. Весной на моторной лодке приезжал, а к осени уезжал. Но в эту зиму будто бы он остался здесь. Вот такой есть слух. И туда придется съездить, пошукать там.
– Да, - сказал Лось.
– Имей в виду, товарищ Хохлов, что в этом году, в крайнем случае на будущий год, мы должны выселить отсюда всех авантюристов-проходимцев.
– От нас они не скроются, товарищ уполномоченный... Этого дальнего будто бы зовут мистер Ник.
На следующий день пурга стихла, и Лось вместе с Хохловым выехал к Русакову, на пушную факторию.
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
Заведующий пушной факторией Иван Лукич Русаков, небольшого роста, юркий, с клинообразной рыжей бородкой и светлыми глазами, был родом из Пензенской губернии.
Еще мальчиком Русаков вместе со своим отцом уехал от безземелья с переселенцами в Сибирь. Здесь, на новой земле, он увлекся охотой на пушного зверя и со всей страстью отдался этому занятию. Он бродил по тайге целыми месяцами и еще в юные годы стал знаменитым охотником. На него обратил внимание сибирский купец Бабкин и пригласил его на службу. Через несколько лет Русаков стал крупнейшим специалистом по пушнине.
Купец решил сделать Русакова зятем, выдать за него свою единственную дочь. И Русакову предстояло самому стать крупным купцом.
Может быть, все так и случилось бы, если бы купец не узнал, что его будущий зять якшается с каторжниками-белобилетчиками, как он называл всех революционеров, живших в Сибири. Русаков запутался, по мнению купца, в нехорошем деле. И купец прогнал его. Русаков ушел в тайгу и снова стал выслеживать зверя.
В гражданскую войну он был партизаном, дрался с интервентами, не один раз попадался в руки японцев. Но случалось так, что он всегда уходил от врагов. После перенесенных нечеловеческих страданий Русаков стал заикаться. И вот теперь он жил на самом краю света, весь отдавшись своей любимой работе.
Старый коммунист, он был неутомим. Русаков работал и в магазине и в складах и беседовал в ярангах с охотниками об организации и улучшении промысла.
Отличное знание охотничьей жизни и психологии охотника помогло ему завоевать расположение местных людей. Русаков не пренебрегал их пищей, и они охотно угощали его моржатиной, лучшими кусками молодого тюленя, подчеркивая этим свое уважение к нему.
Здесь, на Крайнем Севере, где время длинное, у Русакова не хватало его. Домой он заходил лишь для того, чтобы закусить и выспаться. Опасаясь, что его жену может одолеть скука, он уговорил ее открыть в факторийном доме школу для детей местных охотников.