Алитет уходит в горы
Шрифт:
Кем-то был пущен слух, что, если детей не пустить в школу для забавы жены Русакова, он обидится и перестанет продавать патроны и табак. Детей набралось много. И Анна Ивановна, полная, добродушная русская женщина, никогда не помышлявшая о роли учительницы, стала обучать чукотских детей русскому языку и грамоте. Дети очень скоро привыкли к приветливой белолицей женщине и с радостью бегали в школу.
Когда Лось прибыл в факторию, Анна Ивановна занималась с детьми. Десять мальчиков и девочек сидели вокруг обеденного стола. На столе лежал букварь, неизвестно
На стене красовалась хорошо выделанная шкурка моржа, обрамленная деревянными рейками и служившая классной доской. Мелом на ней были написаны слова и цифры.
Анна Ивановна очень смутилась и покраснела, когда в комнату вошел Лось. Поздоровавшись с ним, она сказала детям:
– Ну, ребятки, кончаем занятия.
– Зачем же?
– сказал Лось.
– Продолжайте, продолжайте.
– При посторонних я не могу заниматься, Никита Сергеевич. Я даже мужа не пускаю на свои занятия.
– О, какие строгости у вас!
– улыбаясь, заметил Лось и, подсев к одному ученику, заглянул в его самодельную, из простой бумаги, аккуратно сшитую тетрадь.
– Какая это цифра?
– басом спросил он.
– Восемь, - уверенно ответил мальчик, с любопытством разглядывая этого огромного, как медведь, человека.
– А эта?
Мальчик поглядел на свою учительницу и нерешительно сказал:
– Шесть.
– Что же ты, Ако, забыл?
– спросила Анна Ивановна.
– Правильно, правильно. Вот если тетрадку перевернуть так, то получится шесть, - ободряюще сказал Лось.
– А ну-ка, прочти это слово.
– "Мама", - произнес твердо мальчик.
– Молодец! Правильно. А писать умеешь? Напиши: "Папа".
Мальчик уверенной рукой вывел буквы.
– Хорошо учишься!
– похвалил Лось.
Анна Ивановна все же прекратила занятия и распустила учеников.
В комнату вошли Русаков и милиционер Хохлов.
Вскоре все они сели за ученический стол обедать.
– Вот теперь здесь можно чувствовать себя как дома. Здесь русским духом запахло, - сказал с гордостью Лось.
– В прошлом году на этом самом месте я сидел с рыжим мистером Ольсеном. И оба мы говорили не то, что думали. Ужасно хитрили.
– И я р-рр-рыжий, - смеясь, вставил Русаков.
– Так что перемена небольшая, - разливая суп, сказала Анна Ивановна.
– Большая перемена. Очень большая, Анна Ивановна. Кстати, вы подайте на мое имя заявление, и я зачислю вас штатной учительницей.
– Что вы, Никита Сергеевич!
– Она замахала обеими руками.
– У меня и прав учительских нет. Это я так, от безделья занялась.
– Права, Анна Ивановна, теперь все у нас. Обязательно напишите заявление. А если вы организуете еще и ликбезпункт, я вам вынесу особую благодарность от ревкома. Это же великое дело вы развернули здесь. Десять учеников!
После обеда Лось с Русаковым пошли посмотреть склады и магазины.
– Вот, Лось, н-н-ннадули все-таки меня а-а-американцы.
–
– Та-а-абак - ходовой товар. В хорошем состоянии. У меня я-я-язык не повернулся отнести его в ка-а-атегорию неходовых товаров. Двадцать проце-е-ентов потерял. Тысяч десять золотых рублей.
– Почему же он оказался неходовым?
– Привез я "папушу" - черкасский листовой табак. Я зна-а-ал, как сибиряки любят его. Вот и здесь охотники набросились на него. Не-е-е хотят брать плиточный американский табак - да-ай "папушу".
В магазине было много товаров, и американских и русских. В пушном складе висели партии песцов и лис. Лось долго ходил по складам, интересуясь работой фактории и промыслом.
Когда они вернулись в комнату, Лось попросил Анну Ивановну приготовить чай.
– Не для себя: гость у меня будет, - подмигнув, сказал он.
Гость, которого ожидал Лось, был старик Косой из заовражной стороны американофильской части селения.
Милиционер вызвался сходить за ним, но Лось остановил его:
– Пусть сам Русаков сходит, а то еще подумает, что я его милиционером хочу пугать. Как его зовут?
– Лёк, - ответил Русаков.
– Ты думаешь, Ло-о-ось, я не брал его в работу? Брал. Ни-и-и в какую нейдет. Я ему о моторах, о вельботах... а он вытащит коробку спичек "Тракода", чиркнет, а они не го-о-орят. Вот и весь разговор. Я с дру-у-угой стороны подойду, а он опять про спички. Вытащит американские се-е-ерные, столбиком, отщипнет, зажжет ее, ду-у-ует на огонь, а она горит. "Вот это спичка, - говорит он.
– Вы спички сначала научитесь делать, а потом поговорим о моторах".
– Неужели?
– смеясь, спросил Лось.
– Я бы этого су-у-укина сына, директора спичечной фабрики, по-о-овесил...
– сказал Русаков и, оглянувшись на жену, добавил: - За ухо. Он же т-т-тормозит наше дело. На врагов работает он. Вот и поговори с Косым! Да еще с Алитетом я-я-якшается.
– Нравится мне этот твой Косой. Здорово нравится, а эти спички я так не оставлю, - сказал Лось.
– Иди сходи за ним. Его обязательно надо оторвать от Алитета. Я эту дружбу разобью.
– Схо-о-одить, конечно, я схожу. Но ничего не выйдет и у тебя. Я его у-у-уже изучил насквозь.
– Сходи, сходи. Но ты ничего ему не говори, зачем зовешь. Просто скажи ему: "Тебя зовет самый большой русский начальник".
Русаков ушел, и Лось, радостно улыбаясь, зашагал по комнате.
– Хорошо у вас здесь, Анна Ивановна. Даже уезжать не хочется. Вот что значит одна советская семья. Может, я на это не обратил бы внимания, если бы не вспомнил прошлогодних американцев. Вещи познаются в сравнении, Анна Ивановна.
– Живем мы здесь интересно. Правда, первое время я опасалась, что умру от скуки. Но вот так привязалась к этим ребятишкам, что дня не могу жить без них. Они такие серьезные, послушные. Отпущу их и сразу же начинаю готовиться к следующему дню. Трудно ведь, Никита Сергеевич, самой придумывать какую-то методику. Не учительница ведь я. Все-таки без прав нельзя.