Аллочка и строптивый Дед Мороз
Шрифт:
Мои руки сползли с рубашки и обвили мужскую шею. Ладони Гордеева с возбуждающе холодными пальцами сжали мою талию, и я ахнула бы от удивления, если бы мои губы имели возможность это сделать.
В момент, когда я решилась на эту шалость, передо мной разверзлась пропасть. И вот я уже лечу в нее, крепко держась за Гордеева всем телом. И, если я не ошибаюсь, с ним происходит то же самое.
Где-то на периферии по ощущениям стонут коллеги – кто-то удивленно, кто-то с возмущением, кто-то с завистью. С грохотом на пол упала моя металлическая заколка, и волосы мягко легли
Оторвавшись от губ Гордеева, я медленно раскрыла глаза и увидела, как его невероятные серые глаза смотрят на меня, словно на богиню, сошедшую с небес.
— Охренеть! — восхищенно взвизгнула Регина где-то за моей спиной, и я, вздрогнув, отпрянула от Никиты.
Тот шумно выдохнул и, облизнув влажные от поцелуя губы, озадаченно произнес:
— Аллочка, твою мать…
Никак не прокомментировав то, что произошло, я натянула на лицо максимально холодную маску, и, резко развернувшись на каблуках, вернулась к своему рабочему месту.
У стойки меня ждал ошарашенный Степанов. Не обращая на него внимания, я упала в свой стул и уткнулась в компьютер, имитируя бурную деятельность. Хорошо, что у меня есть возможность спрятаться от всего офиса за высокой стойкой, иначе о моих пунцовых щеках и дрожащих руках начали бы слагать легенды.
— Аллочка…, — пробормотал Гриша, не веря тому, что произошло.
— Иди работай, Степанов. — сухо оборвала я, — И больше не заставляй меня совершать глупости.
Неопределенно кивнув, парень ретировался. А я в сотый раз перечитывала электронное письмо по поставкам товара и все никак не могла вникнуть в смысл написанного.
Я сотворила нечто ужасное. Гордеев сожрет меня с потрохами за такую наглость. Гриша решит, что у меня с офисным ворчуном все серьезно и переключится на какую-нибудь другую девчонку. А мне, похоже, пора писать заявление по собственному желанию, потому что смотреть коллегам в глаза после такого представления я не смогу.
Когда дядя узнает…Или, что еще хуже, увидит наш поцелуй с камер слежения…Он будет в ярости. Аллочка – его безупречная племянница Аллочка – так гадко нарушила корпоративную этику! Устроила бедлам посреди дня! Запустила вереницу сплетен, которые разлетятся по всему бизнес-центру с такими присказками, что меня, как виновницу, замуруют в эти кирпичные стены и будут тыкать пальцем, стращая новеньких сотрудников.
— Посмотрите, до чего Аллочку довел служебный роман, — будут твердить зеваки, — Как низко она пала!
— Псс! Аллка! — над моей стойкой нависла круглолицая Регина, — Спасибо тебе!
Я дернулась, услышав голос над головой. Ну все, началось! Теперь мне придется выдумывать оправдания своей выходке. Что ей сказать? Что я проигралась Гордееву в карты, и поцелуй был моим наказанием? Глупости. Никто не поверит, что Гордеев играет в карты.
Как и я сама не смогу назвать этот поцелуй наказанием.
Во мне посреди декабря распустился тропический сад. И если в груди в момент, когда губы Гордеева страстно целовали мои, билась сотня бабочек, рвущихся на волю, то в животе – в самом низу – созревал тяжелый бутон томительного желания. Запретного, неправильного,
С ума сойти, я не помню, когда в последний раз получала такое наслаждение от физического контакта с мужчиной. И, кто бы мог подумать, что вечно недовольный Гордеев станет тем, кто сорвет с меня печать давно не целованной женщины. Мне так и хотелось касаться своих губ, будто это могло бы сохранить мучительно нежное чувство как можно дольше.
— Аллочка! — снова позвала Регина, и мне пришлось откликнуться.
— Что такое? — с неимоверным трудом я скрыла с лица глупенькую улыбочку и серьезно посмотрела на коллегу.
— Ты нашла способ ликвидировать Гордеева, — усмехнулась Регина, — Он только что подписал мне отпуск.
— И что? — не поняла я.
— В конце декабря! Слышишь? Отпуск в конце декабря! — Регина буквально пищала от восторга, а я лишь пожала плечами.
То, что Никита решил отпустить Регину отдыхать в самую жаркую рабочую пору, никак не связано с моим безрассудным поступком. Скорее всего, он просто устал от ее болтовни настолько, что сам готов сделать всю ее работу. И уж точно он справится с делами лучше, чем сама Регина.
— Я рада за тебя, — я дежурно улыбнулась, надеясь избавиться от назойливой сотрудницы.
— Ты же им специально крутишь? — понизив тон, заговорщицки произнесла Регина. — Степанов говорил, что ты это назло ему делаешь.
От услышанного мои глаза округлились.
— Гриша так сказал? — уточнила я, ощутив, как к щекам снова приливает краска.
— Ну да, — Регина заметно смутилась, — Все в офисе знают, что Гришка тебе нравится.
Пока я переваривала информацию, Регина продолжила выбалтывать последние сплетни.
— Степанов и сам к тебе неровно дышит, просто не признает пока. Но мы-то все видим, — она задорно подмигнула мне, — И еще он боится твоего дядю.
— А вот Гордеев не боится! — прыснула я, вспоминая о Никите и его причиндалах, как бы странно это ни звучало.
Регина опешила и замолчала, но ее молчание, как это бывает у очень болтливых людей, длилось недолго.
— Так ты правда с Гордеевым? По-настоящему?
— Да! — подтвердила я слишком громко, так что на нас обернулись все коллеги, — Степанов никогда не сравнится с Гордеевым! Так ему и скажи!
Закончив возбужденную речь, я демонстративно хлопнула рукой по столу. Конечно, Гриша и сам услышал все, что я сказала, но мне, обиженной и оскорбленной, было глубоко все равно, что об этом подумает его наглое величество.
Молча кивнув, побледневшая Регина побрела к своему столу. А я, проводив ее глазами, невольно глянула на затемненный балкон второго этажа и заметила едва различимое движение.
Надеюсь, это был не дядя.
***
«Зайди ко мне».
Я уже добрых пятнадцать минут смотрела на короткое сообщение от Гордеева и никак не могла собраться, чтобы исполнить приказ. Он хочет объяснений. Будет ругаться. Возможно, скажет что-то обидное, и мне захочется плакать. Потечет тушь. Все заметят. Подумают, что мы с Гордеевым поссорились. Опять будет стыдно.