Алмарэн
Шрифт:
– Могу. Но ты просил научить тебя выживать. А что выживать – ты должен убивать. Начти с малого.
И пихнула мне передней лапой первое живое тельце.
– Выбирай сам – копьем, камнем, руками, ногой, или, может моим когтем?
По ее виду, я понял, что она все знает. Знает, что я хотел убить ее в ту ночь, но не смог. И думает, что не смогу и их.
Для нее в таких речах не было ничего удивительного.
– На твоем месте, я бы свернула им шеи. Быстро, безболезненно, своими руками. Хорошо закаляет. Если хочешь поиздеваться,
– Хватит! – закричал я, разозлившись. Алма замерла. Кролик у моих ног, все пытался вырваться.
Зайчик, все тщетно.
– Он сам виноват, - ее голос вдруг погрустнел. Ее настроение менялось с каждой секундой. Глаза на миг наполнились жалостью, словно она думала вовсе не о кролике, - сам попался в ловушку. Вот теперь пусть расплачивается. Не тяни, ему больно в веревках.
И, поднявшись, она ушла в тень пещеры.
А я, подняв животное за голову, быстрым движением руки закончил его страдания. С мягкого носика капнула кровь на зеленую живую траву.
– Поздравляю, - эхом отозвалась пещера, - теперь ты тоже чуть-чуть чудовище.
4. Маленькая хрупкая жизнь.
Два года спустя…
Алма довольно быстро поправилась с того момента, когда я первый раз убил кроликов. С травами и пищей я легко вылечил ее. И теперь она так же, каждое утро и вечер улетала осматривать лес, а я, дождавшись обеда – самого безопасного времени, шел на охоту. Мое тело заметно окрепло, и выбраться из нашей ямы - теперь не составляло труда. Алма поняла, что останавливать меня бесполезно, и ей пришлось отпускать меня на прогулки. Карта местности заметно расширилась, постепенно я заходил все дальше в лес. И главное, искал выход. Я не помню, сколько Алма несла меня до этого места. Как далеко от города, где я родился. И все же, я не смел спросить, как мне выйти. И ушел бы я?
В первый год, я только и искал повод, но сейчас, привык, что ли. Мой монстр стал больше со мной говорить, мы обсуждали книги, делились воспоминаниями (точнее она), Алма терпеливо ждала меня в нашем доме вечером, и только после этого летела по своим делам. Иногда мы даже ходили на охоту вместе, когда за мной кто-то долго следил, или она сама чуяла большую опасность.
С ней охота была всегда удачной, потому что даже оленя она убивала с одного удара лапой, а я гнался за ним с копьем весь день, и в итоге уходил ни с чем.
– А почему ты не летаешь днем? – спросил как-то, натачивая копье, - не хочешь, чтобы тебя видело много людей?
В это время Алма лениво развалилась на большом камне, грея косточки и закрывая крылом сапфировые глаза.
– Нет. Просто не люблю день. Жарко.
И опять я ей не поверил. Она редко мне врала, а если это делала, морщила нос, и отводила пристальный взгляд в сторону. Ну, не хочешь говорить – не надо.
– Кстати, - от нахлынувшей мысли я бросил заточку, - где зима?
– Не поняла вопроса.
–
Она перевернулась на спину, подставляя солнцу пузо.
– Тебе не нравится тепло?
Иногда ей все-таки не хватало человечности.
– Нравится, но хочется разнообразия. Ты же управляешь погодой в этом лесу, верно? За пределами леса ведь сейчас зима, если мне не изменяют подсчеты.
Мое дерево снизу почти все было увешано веточками. Вот подрасту еще – буду вешать еще выше.
Ей очень не нравились разговоры о способностях, и вообще о ней самой. Будто у нее низкая самооценка. Интересно, Алме вообще известно, что такое самооценка?
Чаще, говорить с ней было легко, а иногда наш диалог заходил в тупик недопонимания.
– Ладно, - это новое слово она взяла у меня, - будет тебе зима. Завтра. Готовься защищать свое хрупкое тело от холода, человечек.
Вот и выяснили правду. Она просто не хотела, чтобы я замерз. И, конечно, этот острый язычок никогда такого не скажет.
– И охотится в снегу тяжелее.
– Знаю. Но зато следы видно. До тебя я помню зимы, Алма, не надо мне тут инструктаж проводить.
Сузив глаза, она фыркнула, и повернулась ко мне… хвостом.
Обещания она всегда выполняет, и только я открыл глаза у своего теплого уголка в пещере, и пошел ополоснуться в небольшое пещерное озеро, как понял, что в нем плавают льдинки. И вода ледяная.
– Бр-р-р, - вздрогнул я и сильнее укутался в овечью шкуру, - пойду-ка я назад к огню.
У выхода сидело мое чудовище, и хитро ухмылялось, виляя хвостом.
А на нашей поляне играла пурга.
Мои овощи! Я совсем забыл!
Наскоро одевшись, и накинув кучу шкур, я выбежал на улицу, спасать картошку, капусту, морковь, и промерзшие помидоры.
– Что же ты такое! – крикнул я Алме, махая морковкой в руке, - могла и предупредить! Весь наш урожай под хвост медведю!
– Твой, - вежливо поправила она, - твой урожай. Ты же хотел зимы – пожалуйста.
А вид довольный-предовольный! Как у нажравшейся кошки.
– Ты ведь тоже ешь картошку!
– Да, но она под землей. Ей ничего не будет.
– Ух, - замерзшими руками я собирал последнее живое в своей грядке, - зря я тебя языку научил!
Она замурлыкала, подражая смеху.
На дереве, еще покрытом листьями, замерзли мои ленточки.
Через сугробы, вернувшись обратно, я и мой урожай расположились у костра, греться. На Алму я даже не глянул, когда заходил. И молча сидел.
Своим монстрическим чутьем это существо почуяло, что я недоволен, и незаметно пододвигалось ко мне, невзначай любопытно фыркая.
– Что ты, Рэн, - по имени она тоже звала меня редко, - сам же хотел.
Да, очень хотел, чтобы ты загубила мои труды.
– Не боишься, что твой лес погибнет из-за резкого перепада температур?