Алое сердце черной горы

Миронов Кирилл

— Да, я слышал солдатскую молву снаружи. — промямлил Артемир, потирая выламывающиеся из головы виски. — Ох и дурно же по мне прошлась прошлая ночь…

— Что ж, ты жив, по крайней мере. — бодро пожал плечами Датокил, чуть не развязав закрепленное на плечах черное знамя поверх пурпурной стеганки — символ траура. — Далеко не всем так повезло.

Прощаться с генералом Второй Армии пришлось в спешке — преследование саргов вглубь их родины не терпело отложений и задержек. Едва только потух погребальный костер, равенцы, астийцы и серпийцы(прочие малые отряды нордиктовцев не в счет) свернули стоянку и отправились через ущелья на север — в Саргию, защитники которой не в силах были охранить ее границы.

* * *

Путь по земле врага давался не так

тяжко, как штурм горной Фортерезии, но изобилие протяженных холмов и оврагов сказывался на состоянии утомленных воинов. Причем особое страдание и бессилие стало проклятием лишь равенцев, ибо на телах и лицах серпийцев и астийцев длительный военный поход, ими не испытанный и полный лишений и страхов, не оставил своих мрачных следов, нежели на соотечественниках Артемира. Очень частые стоянки, в которых нуждались равенцы, стали поводом для недовольства и издевок со стороны холеных серпийцев и выносливых астийцев. Правда, Альвидес своих подопечных всячески удерживал от конфликтов, чего нельзя было сказать об Олиправде, для которого было исключительным удовольствием предаваться насмешливой дразни в кругу своих верных воинов. Несколько перепалок уже переросли в массовые драки, которые с остервенением останавливал приор, призывая всю свою силу убеждения и справедливого гневства, направляя их на дерущихся. Право, это не работало. Ситуацию разрядил Датокил, однажды бросив дерзкое обвинение в том, что астийцы и на десятую долю не являются такими воинами, как равенцы, оттого и права на подобные дрязги они не имеют. И если обычные астийские воины ответили на эту дерзость соответствующе, то Олиправд расхохотался и поддержал Хитрейшего, во всеуслышание провозгласив его правоту и приказав своим всадникам находиться в далеком авангарде и вступать в любое сражение первыми, заслуживая кровью, своей и чужой, право на звание великих воинов.

Конкуренция на получение звания великих воинов увеличилась, когда сводное войско начали с юга догонять малые стайки кавалеристов. Поначалу их приняли за врагов, но, как оказалось, все совсем наоборот. Собирая легионы для уничтожения Артемира, Альзорий пересмотрел приоритеты относительно моментальной важности Гептархии, забрав все когорты, принуждающие гептархийцев к миру. Как только от присутствия Саргии в Гептархии остались лишь брошенные казармы и пугающие призрачные тени в памяти от прежних карательных рейдов, местное население воспряло. Часть милиций вернулась к спорам за графский трон, а часть(имеющая мало шансов на завладение престолом), сговорившись к перемирию, решила присоединиться к войскам, которые так напугали короля Альзория, что он даже бросил их некогда богатую землю на произвол переменчивой судьбы.

Сильное влияние на принятие решения о присоединении оказали просочившиеся то тут, то там агенты Незримого Ока. Убеждая мелких вождей присоединиться к Приорату, жутковатые обезъязые лазутчики доказывали, что дар красноречия доступен и тем, для кого речь стала недоступной роскошью из прошлой жизни. Однако, сторонники клана почившей Оловянной Принцессы помнили слишком свежо, кто был ответственен за смерть любимой правительницы, оттого наотрез отказались принимать убийц. Те же жители полуразрушенной державы, что поддались на уговоры, оделись в трофейные латы всадников Нордиктовской Лиги, оседлали оставшихся в живых коней и бросились вдогонку за уходящим на север Приоратом. На свою удачу, гептархийцы в целости достигли арьергарда, который чуть было их не перебил, приняв носителей нордиктовских доспехов за врагов. Когда же ситуация прояснилась, малочисленные новобранцы были с распростертыми объятиями приняты в армию. Разумеется, добровольцы получили обременение в виде многочисленных равенских сержантов, готовых при малейших подозрениях в неверности спустить раззадоренных и взбешенных сторожевых псов, не ведающих усталости и пощады.

Слияние с гептархийцами, к неискоренимому суеверию равенцев, привело к полосе неудач. Как только ревностные мстители стали в ряды любимчиков удачи, многократно спасшихся от верной гибели, на пути войска

стали все чаще и чаще попадаться партизаны, устраивающие крайне неприятные препятствия: от ям с кольями в перелесках, до налетов самоотверженных фанатиков с самодельными гранатами, бросающихся на отряды с безумными глазами, горящими ярче фитилей их снарядов.

Постоянные потери стали верным спутником приоровского войска, своим смердящим дыханием тяготея солдат. В других условиях находился Альзорий, непрерывно отступающий вглубь Саргии, собирая на своем пути все больше и больше добровольцев и бойцов местных гарнизонов. Убеждая жителей покидать свои дома, король и протектор призывал также сжигать и травить все, что можно использовать в пищу. Стратегия Альзория начала приносить плоды: постепенно легионы Лиги набирали численное превосходство над слабеющим от боевых и небоевых потерь войском Артемира.

* * *

— Дело неладно… — вяло подвел итог очередного налета саргов Артемир. Войско только что вновь вернулось в походный строй, разбив несколько небольших групп партизан. Без потерь не обошлось и на этот раз: не вернулись в ряды братьев по оружию несколько фланговых стрелков.

— Неужели ты думал, что горделивые сарги будут сдавать свои земли без боя? — с насмешкой удивился Датокил, едущий верхом подле приора в конце авангардных колонн.

— Нет, просто… — Артемир повел плечами, настолько ему была неприятна мысль, засевшая у него в голове. — По рассказам наших стариков на Гунтале, равенцы времен завоевательных войн Саргии не оказывали такого рьяного сопротивления, от которого страдаем мы теперь.

— Старость мутна и забывчива. — нахмурился Датокил, которого тоже задели слова Артемира. — Они просто не помнят всего.

— Что ж, я спрошу у тебя про старость, коль скоро ты с ней столкнешься. — подшутил Артемир, задорно тряхнув плечами в такт движению коня.

Пробурчав что-то неразборчиво в ответ, Датокил отвязал шлем с пурпурным плюмажем со своего седла и накрыл им свои седеющие волосы, успевшие знатно отрасти за время войны.

Разбавить атмосферу, переросшую из тревожной в смешливую так скоро, что является обычным делом для понюхавших дыма войны, прискакал Октавиус Марий. Ученый то и дело взволнованно окидывал окружающую их холмисто-лесистую местность широко открытыми глазами.

— Октавиус, дорогой друг! — обрадовался нечастой компании исследователя заулыбавшийся Артемир, повернувшись в седле. — Чем может помочь в твоих изысканиях неотесанный и необразованный приор?

— Эх-х, будь каждый сарг так же неотесан, как ты… — сокрушительно покачал головой Марий, приминая разросшиеся бакенбарды плечами. — Но я не за помощью к тебе.

— Что ж, простая беседа с ученым человеком — сама по себе награда. — почтительно склонил голову Артемир. — Я рад тебя выслушать.

— Если не помешаю, я бы тоже послушал. — вставил свое слово Датокил, не любивший расшаркиваться перед Марием, в отличие от Артемира, превозносившего ум сарга выше самых легких облаков. Хитрейший, разумеется, тоже высоко ценил безграничный потенциал Мария, просто не любил этого показывать.

— Мы только что пересекли границу Меденосной Провинции. — пояснил причину своего появления Марий, произнося эти значительнейшие для него слова как можно скромнее.

— Во-от, значит, как?.. — сощурился Артемир, усиленно проворошив в голове кучи информации, и просияв по итогу нахождения нужного куска. — Ах, так мы скоро прибудем в Храм Наук, который разрушила ярость провинциального лорда?

— Да, Артемир. — просиял Марий, обрадовавшись тому, что приор вспомнил самый первый их разговор. — Я не был здесь много лет, с момента экспедиции…

— Что ж, теперь ты вернулся домой, дружище. — с успокаивающей теплотой в голосе проговорил Артемир. — И никто более не посмеет изгнать тебя.

— Правда. — кивнул Датокил. — Местный лорд бежал, судя по всему, вслед за своим королем.

— Вот он… — глаза Мария заблестели, когда увидели на горизонте кусок каменной ограды, уютно спрятавшейся посреди реденького хвойного лесочка по левую руку от их войск.