Алпамыш

Юлдаш Фазил

Вот что терпит конь от недругов таких!

Шум у калмык

о

в в конце концов утих, —

Как-никак была достигнута их цель.

Столько-то проходит дней или недель, —

С Алпамыша сходит непробудный хмель;

Он открыл глаза: в уме ль он, не в уме ль?

Неужель он в плен попался? Неужель?!

Увидав себя заточенным в зиндан,

сильно сокрушился Алпамыш душой и, раскаиваясь в своих оплошных делах, заплакал, так говоря:

— Суждено, увы, такое горе мне!

Узник я в чужой, далекой стороне!

В этом подземельи, в темной глубине

Сколько лет придется жить в позоре мне?

Вряд ли выбраться удастся вскоре мне!

Был главой Конграта, счастлив был вполне,

Был любим женой, утехой был родне,

Был мечом, щитом своей Конграт-стране, —

Все это прошло, минуло, как во сне!

Обречен я сам с собой наедине

В этой тесной яме, на холодном дне

Вспоминать о каждом том свободном дне!

Обо мне справляться кто придет сюда?

В той стране моей, что мной была горда,

Жив я, мертв ли — кто узнает и когда?

Посчитают так: случилась с ним беда, —

Он ушел в поход — и нет его следа.

Старый мой отец, моя старуха мать,

Долго-долго вам меня придется ждать!

Об освобожденьи можно ль мне мечтать?

Если бы имел я крылья, чтоб слетать,

Чтобы о себе хоть весточку подать!

Станешь там вдовою ты, моя жена!

Ты, сестра моя, как горевать должна!

Родина моя, защиты лишена,

Ты не станешь ли врагом угнетена?

Мощь моя была на благо вам нужна, —

Бесполезной стать она обречена.

Опозорен я перед своей страной,

Заклеймит стыдом меня народ родной.

Если бы на путь я не вступил дурной,

Если бы не пил отравы той хмельной,

Если б я той ведьме не поверил так,

Если б не заехал к ней гостить, дурак,

Если бы не слушал тех девичьих врак,

Если бы не пил отравленный арак, —

Разве б одолел меня трусливый враг,

Разве бы меня он заточил в зиндан?!

Сам себя сгубил я, Алпамыш-султан!..

Как бы ни было, — что хочешь, бормочи,

Яростно кричи иль, как немой, молчи, —

Алпамыш

сидит в зиндане день за днем,

Наблюдать за ним приходят зиндачи, —

Бросят кость — глумятся: «Пищу получи!»

Вот что Сурхаиль подстроила ему!

Ходят калмык

и

— ликуют потому…

А молва такая весь обходит мир:

Мол, погиб в неволе Алпамыш-батыр.

Эта весть приходит и в страну Конграт,

Люди там и тут об этом говорят, —

Опечален друг, лукавый недруг рад.

Правда или ложь — поди-ка разбери,

Но коснулся слух и уха Байбури, —

Так убит он горем, что хоть сам умри!

К родичам спешит он: «Правда или нет?»

Все ему дают уклончивый ответ.

Разве скажет правду родич иль сосед?

А не зная, он теряется сильней.

Если жив Хаким, — сыскаться б должен след,

Если умер, — как оплакать без примет?

Ждет он, ждет, — приходит к байвуче своей —

Тайну мук своих он открывает ей.

Думают: Хаким ушел ведь не один, —

Сорок человек в поход увел их сын;

Если б не погибли все, то нет причин,

Чтоб ни одному и вестки не подать.

Видно, все погибли и погиб их сын!

Только говорить не следует Барчин,

Чтоб и вида, мол, невестке не подать.

«Горе, мол, в себе покуда утаим!..»

Но в один из дней сама Барчин-аим

От соседских женщин услыхала весть:

Говорят, мол, люди, что погиб Хаким.

Как же с Калдыргач ей душу не отвесть?

И Барчин сестре приносит скорби весть.

Песнь вторая

Прослышав о смерти Алпамыша, но истинной правды не добившись, затаила свое горе мужественная Барчин-аим и от всех в стороне плакала потихоньку над своей несчастной судьбой. Дни шли, месяцы текли, — вся родня сердцем сокрушалась, поверила в конце концов молве, — оделись все в черное, в скорбное. Так год прошел, — Байбури задал богатый поминальный пир по сыну своему — Алпамышу. Кончились поминки — вся родня одежды скорби с себя поснимала, а были и такие, что и самую скорбь позабыли…