Алракцитовое сердце. Том I

Годвер Екатерина

– Ты правда ничего не помнишь, Джибанд? – спросил Деян перед тем, как вернуться в хижину. – О прошлом.

– Правда. – Великан опустил взгляд на свои руки. – Тело помнит, как ходить, как бить, как рубить. Но как учился – не помню. Даже мастера не помню. Знаю только, что он – это он. Я старался вспомнить, но не могу… Это нельзя, наверное.

– Я почему-то всегда думал, что память – она в теле, – сказал Деян после неловкого молчания. – А душа, дух – как искра, чтоб фитиль в лампе поджечь. Ошибался, выходит.

Про себя он подумал, что странно и даже невозможно духу

жить и оставаться в мире, пребывая при том в разрыве с телом, пусть даже и частичном, – потому что-то тут, быть может, напутано: чародей или сам не все знает, или зачем-то темнит с разъяснениями.

Но, как оказалось, ничего такого не было: возможность воочию наблюдать бестелесных духов представилась Деяну совсем скоро – спустя десять дней, когда Голем заявил, что пришло время избавиться от повертухи.

– V –

Еще накануне намерения разбираться с мертвой ведьмой у чародея не было, но к вечеру поднялся ветер и спал мороз, а в ночь грянула оттепель; к полудню следующего дня под ярким солнцем половина снега стаяла, напитав водой ручей, землю, старые бревна хижины и все подряд. «Это очень кстати, – сказал Голем. – Пора покончить с тварью».

– Ты уверен, что нужно так торопиться? – осторожно поинтересовался Деян, больше беспокоившийся о том, не подтопит ли хижину, чем о повертухе. Джибанд, которому та не могла навредить, выучился охотиться и исправно приносил дичь, потому голод не грозил, а чародей достаточно здоровым еще не выглядел. – Лучше бы еще подождать. По-моему.

– Я уверен, что смогу сделать все, что нужно, и не уверен, что у меня будет лучшая возможность. – Голем прошелся по хижине. – Вернутся ли ко мне силы или время возьмет свое и я рассыплюсь прахом – одним Небесам известно; а вода в нашем деле – хорошее подспорье. Мне до смерти надоело, что эта тварь таращится на нас и держит взаперти! Пора ей не покой. Не бойся. Повертуха, мертвая к тому же – не того полета птица, чтоб ее бояться.

– Да я не боюсь, – сказал Деян, малость покривив душой. – Но что мне делать, если…

– Никаких «если»: все будет в порядке, – перебил Голем. – Она и вполовину не столь опасна, как тебе кажется, поверь на слово.

– Мастера сложно переубедить, когда он что-то решил, – заметил Джибанд.

– Да уж, – буркнул Деян. Чародею явно не терпелось попробовать свои силы; оставалось надеяться, он знает, что делает.

Вышло и впрямь не страшно; скорее, красиво. И быстро.

Голем, разрисовывавая кровью факел и хозяйские костяные бусы, начал было разъяснять смысл тех символов, что изображал, однако Деян отказался слушать:

– Не пытайся учить меня своим колдовским штучкам: сколько раз повторять – не знаю и знать не желаю! – Он вышел из хижины, хлопнув дверью, и стал ждать снаружи.

В журчании ручейков талой воды можно было разобрать бормотание потревоженной приготовлениями повертухи, то манящее, то угрожающее, то подобное родным голосам. Не прислушиваться к нему было не так уж и просто.

Не то чтоб Деяну в самом деле

не хотелось знать, что и зачем собирается делать чародей, – но суеверный страх не позволял дать волю любопытству. Казалось почему-то, что если он начнет вникать в чародейское мастерство – или, тем паче, выучится у Голема чему-нибудь эдакому, – тогда «большой мир» непременно затянет его, возьмет в оборот, не даст вернуться домой. Жизнь в Орыжи и чародейство были, казалось, несовместимы настолько, насколько может быть несовместимо одно с другим. Потому он старался ничего о чарах не спрашивать и не слушать. Получалось не всегда, поскольку чародей это его нежелание понимать и брать в расчет отказывался – но чаще получалось, чем нет.

Вскоре Голем вышел с разожженным факелом в одной руке и расписанными бусами – в другой. Джибанд следовал за ним с выражением беспечного любопытства на изуродованном лице. Он по-прежнему не допускал мысли, что с «мастером» может случиться что-то плохое – или умело притворялся.

– Мне уйти или остаться? – спросил Деян.

– Как хочешь. – Голем лукаво улыбнулся и, не дав времени на раздумья, поднес бусы к пламени.

От костей тотчас повалил исииня-черный едкий дым. Голем быстро произнес заклятье и швырнул их в ручеек талой воды, бегущий промеж не стаявших до конца сугробов. Нить лопнула в воздухе, кости с хлюпаньем, точно горох, упали в воду, а в брызгах вспыхнула вдруг яркая радуга. Дым, густой и черный, клубился вокруг.

– Иди! Сюда! – негромко, но властно приказал Голем. – Слуги твои ждут тебя. Иди!

Движение началось со всех сторон. В клубах дыма и пара вырисовывались полупрозрачные силуэты животных. Призрачный медведь стоял, глядя в землю, где змея вилась у его лап; радужные волчьи глаза следили за темной фигурой, мечущейся в отдалении между деревьев. В той смутно угадывалась женщина средних лет; она приближалась странными широкими полукругами, оттягивая конец, не замечая того, как лес позади нее наполняется радужными бликами.

Волки набросились на нее все разом.

Нечеловеческий крик разрезал воздух и сразу же оборвался….

Удивительные твари замерли на миг, оборотив взоры к хижине. Один вышел на полкорпуса вперед: Голем швырнул ему факел. Волк, подскочив, ухватил его по-собачьи за древко, развернулся – и вся стая помчались прочь, рассеиваясь клочьями дыма и мелкими брызгами.

– Легче всего убить духа другим духам.

Деян не сразу понял, что Голем обращается к нему. Больше на поляне, кроме них двоих и Джибанда, никого и не осталось. Все исчезло, только кости лежали в воде, и еще пахло дымом.

– Многие из них жаждали мести, – продолжил чародей. – Не всякий зверь добровольно пойдет в услужение повертухе: не в волчьей природе служить.

– Так это были духи… всамделишные духи? – выдохнул Деян. – И это все… все закончилось уже?

Голем, усмехнувшись, стал собирать бусины-кости в черную тряпицу.

– В союзе воды и огня любой дух способен обрести на краткое время плоть. Повертуха – иное дело, тут ее чары важны … А нам оттепель пришлась очень кстати. Иначе пришлось бы повозиться. Хотя конец был бы тем же самым.