Алракцитовое сердце
Шрифт:
С облегчением Деян нырнул в пропахший хмельными испарениями полумрак трактира, но и там ему было не по себе; даже два кувшина крепкого вина не исправили положение. Изрядно захмелев, но так и не почувствовав себя лучше, с трудом он поднялся по крутой лестнице на второй этаж
Полноватая женщина с густо нарумяненными щеками, имени которой он не помнил - хотя пользовался ее услугами не первый раз, - затянула его в одну из спален. Половину крохотной комнаты занимала кровать, другую половину - тумба со старинным зеркалом-трельяжем. Деян вгляделся в пошедшее от времени черными пятнами стекло: с отражения
Деян отшатнулся от зеркала; незнакомец отступил в глубину.
Женщина в призывно расстегнутом платье, сбитая с толку тем, что он никак не отвечает на ее ласки, отстранилась. Он, чувствуя слабость в коленях, сел на кровать; женщина осторожно присела рядом. Под румянами и белилами проступали морщины; впервые Деян заметил, что она намного старше него.
– Что, милый, на службе нелады?
– произнесла она глубоким грудным голосом с какой-то материнской снисходительностью.
Деян пожал плечами.
– Ты сегодня странный.
– Она вдруг улыбнулась.
– Да что я говорю! Ты всегда странный. Хотела бы я знать, что ты там прячешь.
– Она осторожно коснулась пальцами узла платка на запястье.
– Память, - сказал Деян.
– Память?
– Она удивленно взглянула на него.
– Память, - повторил Деян.
– Ты прости... за сегодня. И раньше, если что было не так, - прости; и другим скажи. Не поминайте лихом.
Последний раз он взглянул на незнакомца в зеркале, надел сюртук и взял трость. Женщина, имени которой он так и не вспомнил, безмолвно смотрела за его скорыми сборами; в ее взгляде ему чудилось понимание. Он поклонился и, не оглядываясь, вышел, перед тем оставив на тумбе трельяжа полный кошелек.
На площади перед таверной он впервые взял двуколку и через четверть часа уже входил в дверь аптекарского дома. Петер возился в прихожей: прилаживал к стене крюк для одежды.
– Петер, я должен ехать, - сказал Деян.
– Ты оставайся, если хочешь. Так будет лучше.
Тот, как будто ничуть не удивленный, покачал головой:
– Я с тобой. А если б и хотел бы - то все одно не волен...
– Со слабой усмешкой на губах он бросил взгляд на дверь в гостиную.
– Не думаю, чтобы Алек посчитал это хорошей идеей.
– Броджеб в городе?
– изумился Деян.
– И давно?
– Вернулся сегодня днем; я посылал за тобой - но тебя уже не было на службе. Проходи: он пока дома.
– Петер снова занялся крюком.
Лейтенант Алек Броджеб - теперь уже капитан Алек Броджеб - большими шагами расхаживал по гостиной. За зиму он потерял глаз и сбавил в весе. Арина смотрела на двоюродного брата с любовью, он на нее - виновато.
– Какие новости в
– спросил у Броджеба Деян. Тот поморщился:
– Вродь как переговоры то отложат, то продолжат... Но наступления до лета не будет: это уж наверняка. Нам бы раны зализать; и у дарвенцев дела не лучше.
Он выглядел нечеловечески усталым. Новость о скором отъезде задержавшихся "друзей" явно обрадовала его, хотя благодарил за помощь сестре и присмотр за домом он их со всей возможной сердечной искренностью.
Вскоре, твердо намереный выполнить некогда данное обещание и помочь добраться до Спокоища, Броджеб, несмотря на поздний час, лично направился в комендатуру справиться насчет попутных обозов и состояния дорог. Петер, закончив в прихожей, тихо прошел к себе в комнату. Арина, сидя в сделанном его руками неказистом кресле у камина, долго смотрела на тлеющие угли.
– Все-таки вы уезжаете, - тихо сказала она.
– Да. Уезжаем.
– Деян сел в единственное сохранившееся со времен аптекаря кресло. Он чувствовал, что все еще пьян.
– А мне ведь страшно возвращаться, Арина. Пока я здесь, можно думать, что все не по-настоящему. Что это ошибка, что дома все хорошо; или что вовсе не было никогда никакого дома: так, сон рассветный... Зальешь с вечера глаза - с утра забудешь, что видел. Будто не было ничего. Но ведь ложь это, ложь! Все наоборот: это здесь - не по-настоящему. Я не про тебя, конечно. Просто будто бы я сам - ненастоящий... Так не может дальше продолжаться. Надо ехать.
– Раз ты говоришь так - верно, взаправду надо. Не буду отговарить.
– Арина поворошила кочергой угли.
– Странное дело. Столько прожили под одной крышей - а я даже не знаю, откуда вы, что оставили в прошлом. Не спрашивала. Да Петер бы и не рассказал.
– У него хорошая семья была. Дом справный, жена и дочери, сестра, бабка, - сказал Деян.
– А у тебя?
– У меня - могилы на кладбище, - он невольно усмехнулся.
– И с ними-то, надо думать, ничего дурного не сделалось.
Арина взглянула с недоверием и недоумением.
– Я дал себе однажды обещание: выживу - вернусь и наведу там порядок, подправлю, что обветшало, - объяснил он.
– Знахарке, что жизнь мне спасла, хоть имя на камне выбью. Мертвых должно хоронить как подобает. Обещания должно выполнять.
– Петер как-то обмолвился, что помнит тебя совсем ребенком, - задумчиво сказала Арина.
– Но из вас двоих ты почему-то кажешься старше. Не из-за седины: тут другое что-то...
Деян пожал плечами; затем нерешительно спросил:
– У тебя с братом ведь будет все хорошо? Вечность назад мне казалось, вы с ним не очень ладите.
– Наша с ним вражда крепче любой дружбы.
– Она едва заметно улыбнулась.
– Это началось с тех самых пор, как он впервые взял меня на руки, а я как раз тогда испачкала пеленки.
Деян против воли рассмеялся.
– Побеспокойся лучше о себе и о Петере, - добавила Арина.
– Надумаете вернуться - двери моего дома всегда открыты: и для него, и для тебя, Деян. Пусть мы с тобой и ладили... не всегда хорошо. Но я помню, как ты отыскал на улице моего бедного отца, как сидел с ним и со мной; и все остальное... У тебя в последнее время нехороший вид. Береги себя, ладно?