Алракцитовое сердце

Годвер Екатерина

– Не надо, дядь Жолыч!
– выкрикнул он.
– Свои! Убери ружо.

Сержант, нахмурясь, уставился на него.

– Вот те слово: нашенские это.
– Мальчишка ударил себя кулаком в быстро вздымавшуюся грудь.
– Здравствуй, дядь Деян! Дядь Петер...

Мальчишка стащил шапку, и потрясенный Деян узнал в нем одного из близнецов Солши Свирки.

Глава двадцать первая. Дом

– I -

Потом

они сидели все вместе у костра.

– Да я услыхал, шо чужаков выследили, ну и побег глянуть, - оправдывался мальчишка перед сержантом.
– Шо тебе не так?

– А нечего под ружья суваться!
– ворчал "дядь Жолыч", прикладываясь к бурдюку с сидром, который ему отдал Деян.
– Вот все мамке расскажу - пущай выдерет.

– Не выдерет, - нахально заулыбался мальчишка.
– Не догонит.

– А я ей подмогну!
– рявкнул сержант.

Деян молча сидел на прежнем месте у ели и разглядывал мальчишку, думая о том, который же это из детей Солши. Весть о том, что и смертоубийства, и мор обошли Спокоище стороной и, кроме самых хворых, почти все орыжцы - даже бабка Шалфана - пережили зиму, совершенно оглушила его и повергла в какое-то странное оцепенение. Он хотел обрадоваться до конца, всем сердцем - но почему-то не мог. Услышанное было слишком хорошо, чтобы быть правдой; слишком невероятно. Слишком глубока и широка была черная пропасть у него внутри, чтобы заполниться вот так, разом.

Петер недоверчиво улыбался, жал солдатам руки.

– Но нам говорили, Орыжь сожгли, - обратился он к мальчишке.
– Выходит, неправда?

– Отчего же: чистая правда, - закивал тот.
– Сожгли по осени. Тепереча заново строимся.

– Кто строится, а кто по лесам носится, - ворчливо сказал сержант.
– Ишь, бездельник!

Он попытался отвесить мальчишке затрещину, но тот ловко увернулся.

– Кто сжег? И как же вы тогда выжили?
– расспрашивал Петер.
– Зима лютая была.

Мальчишка ухмыльнулся с гордостью:

– Запасы мы все загодя припрятали, чай, не дураки. Потом скотину в Волковку перегнали; стариков и малых тоже тама у добрых людей разместили. А когда вороги у поворота появились - сами дома пожгли, как деда Бона колдун научил. И в подземельях спрятались: темно там - но тепло, жить можно... Так и выжили.

– В каких еще подземельях?
– вытаращился Петер.

– Знамо в каких: в волшебных!
– Мальчишка рассмеялся.
– Да не сердись, дядь Петер: чистую правду говорю. Там еще картинки есть в рамах вот такущие, - он широко развел руками.
– И ящики каменные с костями. А на полу в зале с костями камнем узоры выложены...

Замешательство слушателей явно радовало его. Но выражение лица Петера делалось все более сердитым, так что мальчишка наконец смилостивился:

– Да под развалинами же подземелья!. Колдун Беону и сеструхе твоей рассказал,

как проход вниз отыскать и как сделать так, чтоб никто другой его не нашел: он сам там вродь как прятался до того, как к нам вышел. Это он научил дома пожечь, чтоб чужаки решили, что тут до них все разграбили и людей в полон угнали; и хорошую дорогу в Волковку он разломал, чтоб они не догадались дальше искать идти... Дядь Деян, а что с ним сталось?

– Умер, - заставил себя произнести Деян.
– Хотя сам я не видел - незадолго мы разошлись с ним. Господин Жолыч, - обратился он к сержанту, не желая давать шевельнувшейся вдруг надежде разрастаться слишком сильно.
– Вы слыхали о том, что Старожский Голем мог выжить после битвы на высотах?

– Кто-кто?
– переспросил сержант с гримасой тупого непонимания; если оно и было наигранным - то притворялся он превосходно.

– Чародей Круга, остановивший реку и обрушивший ее потом на бергичевцев, принудивший их к перемирию, - коротко объяснил Деян.
– Очень давно он жил в этих местах; это в усыпальнице его замка укрывались наши люди.

– Господ чародеев много: всех не упомнишь.
– Сержант пожал плечами и приложился к бурдюку.

– Так ты знал, Деян?
– зло спросил Петер.
– Про подземелья... что так может быть. Что есть надежда. Знал и молчал!

Деян покачал головой:

– Нет, Петер. Я слышал, что они существуют, но и только. Он мне ничего не сказал.

– Но почему?
– Выражение злости на лице Петера сменилось недоумением.
– Вы же вроде как с ним приятельствовали...

В лесу не было тихо: перекликивались ночные птицы и трещали сучья в костре, всхрапывала чья-то лошадь, со смаком расправлялись с припасами люди сержанта, и булькал сидр у него в глотке: бурдюк почти уже опустел; все эти мелкие шумы складывались в единый гомон - гомон незатухающей жизни. Впервые за долгое время Деян вновь слышал его - не только ушами, но всем своим существом.

– Думаю, сейчас я знаю, почему, - сказал Деян, помолчав.
– Он не хотел давать надежду, которая могла не сбыться; и, кроме того, желал, чтобы я лучше понял его... понял, каково оказаться на его месте: потерявшим все, всю прежнюю жизнь, ничего не знающим о судьбе близких, одному во всем мире. Жестокое желание; но Голем и был человеком жестокой эпохи. Чуть позже он, я уверен, рассказал бы мне обо всем: но я сбежал и не дал ему такого шанса... Все дальнейшее мне поделом. Нужно было быть умнее.

Петер слушал его монолог с таким же тупым недоумением на лице, как сержант, но Деяну было все равно.

– Наверное, он был прав, пытаясь преподать мне урок, - закончил Деян.
– Поздно же я это понял...

– А как дозоры выставлять, чтоб чужих солдат загодя обнаружить, нас Кен-Предатель научил, - встрял мальчишка, недовольный тем, что про него забыли.
– И как от лихих людей отбиться, если тех мало; сам, когда надобность вышла, с одною рукой дрался за двоих. Правильно преподобный все время за него вступался: без него бы пропали.