Алые росы

Ляхницкий Владислав Михайлович

Свист раздался. Крики: «Долой!» А Вавила продолжал:

— Тут господа ораторы убеждали не трогать земли. Так что ж, товарищи, при царе терпели, животы с голоду пучило и опять терпеть?

— Долой его! Вон, — кричали Грюн, Яким и с ними старости и мужики побогаче.

Но Вавила уже на трибуне. Сжимая в руках солдатскую фуражку без козырька, рассказывает крестьянам:

— При царе воевали и сейчас воевать? При царе кулацкие земли не тронь — и сегодня не тронь! Да что там земля. В начале лета несколько мужиков на поповском озере бредень забросили и поймали полмешка

карасей, так из-за этих рыбешок полмесяца по деревням таскали их с ребятишками, мучили церковным покаянием, а потом на год каждого посадили в тюрьму. При царе полиция березовой кашей кормила и сейчас кормит. Ленин правильно говорит: власть захватили министры-капиталисты и душат народ. Вон стоит заготовительная контора господина Ваницкого. Меня самого на его прииске в шахте давило. Вы у него рубль весной взяли, а осенью рубль двадцать копеек отдай. Да не деньгами, а зерном. Да не по той цене, что сегодня на рынке, по той, что сами они установят.

— Какой там рупь двадцать! С меня два содрали, — пронзительно крикнула крестьянка в линялом сарафане.

— Душегуб Ваницкий, — заревела толпа.

Вавила воспрянул духом и крикнул сколько было сил:

— Правильно, кровопиец Ваницкий. А ораторы от вас утаили, что Ваницкий эсер. Да еще не простой, а чуть ли не самый главный по всей губернии.

— У-у, — загудела толпа.

— Товарищи! — больше Вавила не рисковал говорить свое. Красивее Грюн и Якима не скажешь, а в смысле толковости… Он специально на память выучил ленинскую статью и стал говорить ее…

До поздней ночи длился митинг.

«Долой эсеров, — кричали фронтовики. — Долой войну. Землю делить!»

«В селе давно организован Комитет содействия революции. Его нельзя распустить — в городе переполошатся, начальство нагрянет, а власть сейчас их. Зайдем-ка мы с тыла!» — думал Вавила и предложил выбрать Совет депутатов. Оторванный от города, он не знал, что этот лозунг временно снят большевистской партией. Да если б и не был оторван, то все равно бы его предложил. Большевики Сибири в то время еще продолжали вести борьбу за власть Советов.

— К чему Совет, — загрохотал Сила Гаврилович. — У нас Комитет содействия революции.

— Правильно, — согласился Вавила. Пусть комитет занимается революцией, а Совет займется своими делами, деревенскими, крестьянскими, бедами, разными докуками, землей, да мало ли чем.

— Правильно… Верно… — кричали вокруг. Нашими делами покедова Кешка Рыжий один занимается.

— Кешку Рыжего — председателем…

Когда расходился народ, Евгения Грюн стояла, облокотись на невысокий штакетник церковной ограды. Вавила запомнил ее ненавидящий взгляд. Тут же к нему подошел невысокий мужчина в серой холщовой толстовке, лысыватый, круглолицый.

— Товарищ мой! Дорогой! Не узнаешь? Пересыльную тюрьму под Иркутском помнишь? Узнал? Борис Лукич Липов! Как ты вырос. А я, брат, старею, — и Борис Лукич по-братски обнял Вавилу. — Я председатель здешнего общества потребителей. Эсер. Но многое из того, что ты говорил, я принимаю. Мне начинает казаться, что большевики кое в чем правы, обвиняя правительство. Я это почувствовал, ведя дело об аресте рыбаков и продаже

одной милой девушки. Зайдем ко мне, чайком тебя попотчую. А Иннокентий энергичный, честнейшей души человек, он будет очень хорош в роли председателя сельского Совета.

4.

Мастер молоканки сам предложил:

— Занимайте под Совет старую сыроварню, все одно стоит без дела. Не забудьте столбом потолок подпереть, а то повалится, и шапку кому попортит. Ха-ха…

И впрямь пришлось потолок подпереть столбом, и стала ветхая сыроварня походить на шахтовый забой, подкрепленный новым подхватом. Потом рисовали вывеску на свежеоструганных досках. Писала Ксюша огрызком карандаша. Получилось не очень приглядно и плохо заметно. Борис Лукич принес пузырек чернил и вывел: «КАМЫШОВСКИЙ СОВЕТ КРЕСТЬЯНСКИХ ДЕПУТАТОВ».

Черные буквы, как из железа покованы, и от них на желтую доску падает сероватая тень. Когда прибивали вывеску к коньку сыроварни, вокруг собралось десятка два мужиков и ребятишек без счета.

— Смотри ты, с самого сотворения мира впервые мужицкая власть на землю пришла.

Притихли вокруг. У Егора слеза на глазах навернулась.

В третьем селе создают Егор и Вавила крестьянский Совет. И каждый раз, как прибивают вывеску, на глаза Егора набегает слеза.

В старенькой сыроварне собралось первое заседание Камышовского Совета. Народу набилось полная сыроварня. Открыли дверь, но вскоре и крыльца не хватило — облепили завалинку. Пришлось выставить окна, и люди выкрикивали наказы:

— Эй, Кеха, председатель! Перво-наперво надо про землю решать.

— Передел!

— Отобрать, у кого лишек!

— Про налог, недоимки!

— Солдаткам помочь!

Кто-то сострил:

— Знам, каку помочь солдаткам надо. И рад бы, да баба своя караулит.

На остряка цыкнули:

— Нашел, окаянный, время языком балаболить.

И снова посылались наказы Совету.

— Школу надо строить. В сараюшке-то ребятенки совсем ознобились.

— Машину купить сообча, молотилку, а то у Ваницкого в конторе возьмешь да восьмой сноп отдашь.

— Земли у нас, ежели по справедливости, всем сполна хватит, да лучшие земли богатеи забрали. А до наших — семь верст киселя хлебать.

— Поменьше горло дери, а то баба твоя придет хлебушко займывать аль лошадок просить, я ей припомню «семь верст киселя».

Это выкрикнул Сила Гаврилович. Сухой он, жилистый. Его не выбрали в Совет, и он так, вроде бы между прочим, проходит мимо сыроварки.

— Про контору Ваницкого… замаяла контора хуже старой ведьмы.

— Все им сдаем и в долгу остаемся…

— Про контору — в первую очередь.

— Про войну пиши. Долой, мол, ее, треклятую.

— Про войну, про войну… Прямо Керенскому: не дадим, мол, больше рекрутов.

Ксюша сидела в углу и пыталась писать протокол: «Богатеи забрали ближние земли. Закабалила контора Ваницкого. Кулак Голубев против…»

Пишет, а в теле, кажется, каждая жилка звенит радостью. Когда-то о крыльях мечтала, чтоб облететь землю и жизнь посмотреть. Так вот она, жизнь, перед ней, знакомая с детства и неведомо новая.