Амурский сокол
Шрифт:
– Бог в помощь!
Никодим от неожиданности вздрогнул и обернулся через плечо. В десяти шагах от него стоял невысокий мужчина с карабином в руке и угловатым туеском за спиной. Туесок был закреплён ремнями на манер вещевого мешка.
Никодим выпрямился и, отложив ведерко с дёгтем, сказал:
– Благодарствуйте! Проходите, гостем будете!
– Я Иван. Иван Дементьев. Сосед твой. Мой участок справа за холмом. Мы, стало быть, коллеги.
Никодим не понял последнего слова, но виду не подал, сообразив –
– Никодим.
– Знаю, – сказал Иван. – Вчера ко мне заезжал наш лесничий. Сказал, мол, новый помощник на соседнем участке, помоги на первых порах. Пришёл посмотреть, как ты тут. Да не с пустыми руками. Вот…
Он снял со спины туесок, поставил на землю и… достал щенка. Погладил того по голове и передал Никодиму.
– В нашем деле без собаки никак, – продолжил Иван. – Пару месяцев назад моя лайка ощенилась. Всех раздал уже, а этот последний с помёта. На мать похож. Моя Умка – рабочая собака. Зверя чует за версту. И этот будет такой же – я в собаках знаю толк.
– Ну уважил, Иван! – воскликнул обрадованно Никодим. – Благодарствуй! Я всё думал давеча, где хорошего пса найти…
– Собака, – сказал Иван, закуривая трубку, – это первый помощник в лесу. Она и зверя найдёт, и предупредит, ежели есть опасность.
– Ну что мы здесь стоим, Иван?! – встрепенулся Никодим, не выпуская из рук щенка. – Пойдём в дом, сейчас самовар вскипит.
– Добро, – согласился Иван. – Ежели позволишь, заночую у тебя. На ночь глядя в лесу бродить не след…
– Конечно, Иван! – перебил Никодим. – Заходи, расскажешь про здешнее житьё-бытьё.
Пока гость вытряхивал трубку о каблук, Никодим занялся щенком, определив ему место возле печки на тряпице.
– Полежи пока… сейчас-сейчас… Ты, Иван, проходи, садись…
Потом скрылся в сенях, возился там и кряхтел, пока с довольным видом не принёс кусок грубошёрстной овчины – разрезал старый тулуп, найденный среди вещей прежнего хозяина. Расстарался Никодим для четвероногого дружка – переложил с тряпки на мягкое кучерявое ложе. Тот остался доволен: вальяжно разлёгся, зевнул, широко раскрыв маленькую пасть, и гавкнул. Мужчины в один голос рассмеялись.
Между тем Никодим поразился тому, как не вяжутся ясные синие глаза нового знакомого с его возрастом: на вид Ивану было за пятьдесят. Вскоре, во время чаепития, хозяин, озадаченный столь вопиющим несоответствием, спросил:
– Сколько тебе лет, Иван?
– Тридцать один… А что?
– Нет, ничего… Выглядишь старше.
– Это из-за бороды, – рассмеялся Иван. – Все так говорят. А как сбрею – никто не узнаёт! Однажды даже жалованье в лесничестве отказались выплатить, говорят: «Ты не Дементьев!»
За разговорами опустошили самовар, не заметив, как сгустились сумерки. Оба, что Никодим,
– Кто рано встаёт, тому Бог подаёт, – сказал Никодим, укладывая гостя на печи.
Однако самому хозяину сразу прилечь на топчан не удалось: только потушил лампу, как новообретённый дружок начал жалобно скулить. Пришлось взять щенка к себе, и тот, благодарно лизнув руку Никодима, притих подле его груди.
Часть 2. Тайга – учитель
Глава 1. Пожар
На заиндевелую изгородь загона села сорока, покрутила головой, заинтересованно разглядывая собаку, и со стрекотом полетела на другой конец заснеженной поляны.
Лайка, проводив птицу взглядом, снова повернула голову в сторону избы: скоро должен выйти хозяин…
Открылась дверь, и собака, завиляв хвостом, бросилась навстречу мальчику в короткой шубе-парке с прямыми сходящимися полами, завязанной на шнурки. Сощурившись от лучей яркого зимнего солнца, он прикрыл глаза меховой рукавичкой, пришитой к рукаву шубы.
Вслед за мальчиком из дома вышел богатырского роста и телосложения мужчина, одетый в тунгусскую одежду, скроенную из цельной шкуры оленя. Его наряд дополняли штаны из лосиной шкуры и зимние рукавицы коколдо, на изготовление которых шёл камус – оленьи лапки мехом наружу.
Не сразу можно было признать Никодима в этом диковинном облачении, то был подарок Онганчи – местного тунгуса-охотника.
– Иди сынок, погуляй, – распорядился Никодим. – А ты, Чингиз, охраняй Серёжу!
Лайка наперегонки с мальчиком бросилась в сторону крутой ледяной горки, сделанной накануне.
– Сынок! – крикнул мужчина вслед. – Я пойду в сарай. Посмотрю ноги Грозы. Что-то припадает на правую переднюю – не потеряла ли подкову…
Но Серёжа уже не слышал крёстного отца, самозабвенно карабкаясь на горку. Никодиму оставалось лишь любоваться тем, как возросли ловкость, сила названого сына, его умение держать равновесие.
Может, и к лучшему, что пришлось забрать Серёжу к себе в малом возрасте. Три годика ему исполнилось, когда Марьюшки не стало…
Марье долго не давали покоя слова приказчика Василия о том, что в смерти ее мужа виноват сам купец Афанасьев и что та пачка ассигнаций, которую он вручил самолично после похорон, была лишь желанием откупиться, а не искренней помощью.
Однажды, после воскресной службы в церкви, отстав от прихожан, Марья подошла к купцу и сказала невзначай, поигрывая плечами:
– Тут сорока на хвосте принесла, что муженька мово вовсе не медведь задрал… Давеча ко мне пристав благовещенский заходил, всё допытывался про ту историю.