Аналогичный мир - 2

Зубачева Татьяна Николаевна

Крис спросил по-английски, и Андрей ответил так же.

— Помню. Только это не за столом было. Меня тогда у тех сволочей отбили, и сержант мне сначала дал хлеба и попить из фляги, а потом… потом все к полевой кухне, — Андрей стал перемешивать русские и английские слова, — пошли. Я ещё не знал, что это такое. Мне говорят, я не понимаю ничего, и болит всё, меня те беляки только мордовали. Ну, мне сержант рукой махнул, показал, чтобы я с ними шёл. Я послушался. Всем в котелки супу налили, густого, чуть пожиже каши, и хлеба дали. Я стою, жду: может, кто даст мне доесть или хоть котелок вылизать. А тут мне опять сержант помахал, я подошёл, и повар мне котелок подаёт и два ломтя хлеба. Чёрного.

Но всем такой давали, — Андрей улыбнулся. — Я решил, что надо отнести. Ну, что это сержанта паёк, он свой котелок повару протягивал, я видел, и тот налил ему. Я взял котелок, он горячий, я его двумя руками держу, ладони грею, и на сержанта смотрю: куда нести прикажет. Все уже сидят вокруг, прямо на земле, нет, там брёвна какие-то, обломки всякие, ну, развалины, понимаешь? Кто где сидит. И едят. Я запах чую, аж ноги подкашиваются, — Андрей засмеялся воспоминанию, Крис понимающе кивнул. — Ну, стою, думаю: долго ещё надо мной измываться будут? Мне говорят что-то, на рот руками показывают, а я… ну, ничего не понимаю. Потом один по-английски говорит: «Это еда. Ты есть. Это есть».

— Тут ты понял, — засмеялся Крис.

— Это и дурак-работяга поймёт, — ответно засмеялся Андрей. — Ну, я смотрю на сержанта, он кивает мне, улыбается. Я и понял, что можно. Ну вот.

— Сразу и набросился?

— Нет, — Андрей покачал головой. — Я ж видел, что им такую же еду дали. Вот и ждал, чтоб сержант хоть губами коснулся.

— Ну, понятно, — кивнул Крис.

Это с ними со всеми было. Как из «чёрного тумана» вышли, так сразу вспомнили, кто они такие и что им положено, а что запрещено, и соблюдали всё… до смешного. После горячки боли уже не так боялись, тут был другой страх. Их вылечили, нет, дали перегореть и оставили жить. Зачем? Зачем русским перегоревшие спальники? Никто не произносил вслух страшное слово «исследования», но все его помнили и боялись. Боялись хоть чем-то прогневить новых хозяев.

— Ну и как? — спросил Крис. — Дождался?

— Нет, конечно, — улыбнулся Андрей. — Они же не знали об этом, откуда им знать? Мне ещё раз сказали, чтобы я ел, я и послушался. Где стоял, там и сел. Хлеб сразу заглотал, суп через край выпил, и стал гущу руками выбирать. Тут сержант опять подошёл, ложку мне дал.

— Ты, небось, шарахнулся, — насмешливо улыбнулся Крис.

— Ну! Не то слово. Но самый… — Андрей на мгновение задумался и щегольнул недавно усвоенным словом, — самый прикол после был. Я, значит, всё съел, котелок вылизал.

— Языком? — удивился Крис.

— Руками всё выбрал. Он же армейский, плоский, голова не влезает, — деловито объяснил Андрей. — Ну, они смотрят на меня, улыбаются, смеются. Ну что, жратву отрабатывать надо. Те-то, сволочи, меня и не кормили, так, что сумею стянуть, пока они дрыхнут, то и моё. А тут… и хлеб, и суп.

— И ложку ещё.

— И её, — кивнул с улыбкой Андрей. — Ну, я котелок с ложкой отставил, встал и подошёл к ним. Раздеваться надо, а у меня болит там всё, еле ноги передвигаю, а их много. Ну, я и стал им объяснять, что я, дескать, руками и ртом им полное удовольствие сделаю, а там, если можно, не надо, больно очень.

— Расхрабрился ты, — покачал головой Крис. — Они тебя не побили, когда поняли?

— Когда поняли, один замахнулся. Я на землю сразу и к сержанту на карачках. За сапоги его уцепился. Я же его хозяином посчитал.

— Заступился?

— Да, — кивнул Андрей. — И… и сказал мне, что ничего такого им от меня не нужно, — у Андрея дрогнули губы. — В первый раз меня за так накормили. И смотрели… не зло, не насмешничали. И потом… никто меня никак не тронул. Ни бить, ни того, другого.

— А сержант? — тихо спросил Крис.

— Ладно, тебе скажу. Он…

он по голове меня погладил раз, по волосам. Ну… ну, не знаю, как сказать, но не так, без этого.

Он уже давно незаметно перешёл на русский, а по-русски они и слов этих, что любой спальник узнаёт и на всю жизнь запоминает в свой первый питомнический год, не знали.

— Я понял, — кивнул Крис. — Да, можно это первым разом посчитать.

— А ты?

— А я уже здесь, со всеми. Когда нас к столовой стали приучать. Помнишь, доктор Юра когда водил?

— Конечно, помню, — засмеялся Андрей и вдруг перешёл на английский: — Ну, и долго ты под дверью ушами хлопать будешь?

Крис, давясь от смеха, показал оттопыренный большой палец. Из-за двери не доносилось ни звука, но они оба знали, что Гэб, подслушивавший их разговор, уходит. И почувствовав, что остались одни, дали себе волю. Хохотали до слёз, до боли в животе. Самым смешным было то, что говорили-то они в основном по-русски, так что подслушать палач-сволочуга подслушал, а вот понять…

— Здорово, — наконец смог выговорить Андрей. — Ну и здорово же получилось.

— Точно, — отсмеявшись, выдохнул Крис.

Они ещё повеселились, показывая друг другу в лицах, как эта сволочь палаческая слушает, ни хрена не понимая, и наконец вернулись к прерванным занятиям. Смех смехом, но, что задано, надо сделать.

ТЕТРАДЬ ПЯТЬДЕСЯТ ШЕСТАЯ

Проснувшись, Эркин не сразу понял, что изменилось. Что-то было не так. Похрапывания, вздохи, сонное сопение… но… но чего-то нет. И вдруг он сообразил: дождь! Вернее, его нет. Нет ставшего за эти дни привычным шума дождя. Да, точно. Он как раз засыпал, и капли перестали щёлкать по козырьку над окном. Эркин открыл глаза. Утренний ещё синий сумрак заливал комнату, но был другим — на ясную погоду. Эркин сцепил на макушке пальцы и потянулся, выгибаясь на арку. Приз под кроватью Ива пошевелил ушами на скрипнувшие под Эркином пружины, но головы не поднял. Проверяя себя, Эркин откинул одеяло и в одних трусах подошёл к окну. Ладонью протёр запотевшее стекло. Большая лужа за окном была гладкой, значит, ни дождя, ни ветра. Здорово. И небо, вроде, чистое. Хорошо-то как! Он вернулся к кровати и сел. То ли ещё часок поспать, то ли, пока все спят, сходить в уборную и трусы постирать? Вообще-то… одни на нём, другие сохнут, третьи чистые в тумбочке.

Лежащий ничком Ив поднял голову.

— Утро уже?

— Рано ещё, — ответил Эркин, как и спросили — по-английски.

Ив кивнул, вернее, уронил голову на подушку, но тут же поднял её.

— А… а по-русски как это будет?

— Что? — не понял Эркин.

— Ну, что ты сказал. Что ещё рано.

— А-а, — и Эркин повторил сказанное по-русски.

«Рано» у Ива получилось сразу, но с «ещё» он справился только с пятого захода. И то не совсем.

Урок русского разбудил остальных.

— А позже не могли? — пробурчал Роман.

— С утра лучше учится, — засмеялся Фёдор. — Никак дождь кончился?

— Точно, — Эркин привычно под одеялом переодел трусы и стал одеваться.

Начиналось утро. Грег, как всегда, проснувшись, сразу закурил. Ив тоже встал и оделся. На пустую кровать никто не смотрел и о бывшем соседе не заговаривал. Будто и не было никого и ничего.

На завтрак шли уже, когда на земле лежали длинные утренние тени. Было тихо, солнечно, но холодно. За ночь лужи схватило тоненьким прозрачным ледком, дыхание и слова вырывались изо рта паром. Вывернулась из толпы и ткнулась в ноги Алиса. Гомонила, вертясь между взрослыми, детвора. Эркин, с висящей на его руке Алисой пробился к улыбающейся Жене, улыбнулся ей. Она поправила ему воротник рубашки.