Аналогичный мир - 2
Шрифт:
Чак стал совсем тихим. Как в «чёрном тумане». Лежал неподвижно, никого не задирал и, пока его впрямую о чём-то не спросят, молчал. Гэб фактически стал таким же. Ни на что не жаловался и тоже целыми днями лежал. Только что в уборную ходил и ел сам. Они оба ни о чём больше не спрашивали и ничего не просили.
Жариков решил, что лучше пока оставить их в покое. Они должны это пережить сами, самостоятельно. Ну, почти самостоятельно. Кроме того… кроме того появились новые обстоятельства. И новый пациент. И, кажется, именно здесь он найдёт ключ к
Жариков убрал книги и записи в сейф, аккуратно запер его и посмотрел на часы. Так, теперь последний обход и на боковую.
В отсеке тихо. Андрей и Майкл — теперь Михаил — прилежно зубрили русский в дежурке. Жарикову они обрадовались, расплылись в радостных улыбках и пригласили на чай. Как же упустить законный повод увильнуть от домашнего задания?! Жариков улыбнулся в ответ — улыбки у парней! И не захочешь, а ответишь — и поблагодарил.
— Только больных посмотрю.
— Ага, — кивнул Андрей. — Я подогрею тогда, да?
— Нам… с вами? — встал Майкл.
— Как хочешь.
— Делай чай, я на обход, — важно сказал Майкл, выходя за Жариковым.
Чак и Гэб спали. Или делали вид, что спят. Жариков не стал заходить к ним в палаты. Только посмотрел через стекло. Майкл держался рядом, вопросов не задавал и с высказываниями не лез, хотя чувствовалось, что высказаться ему хочется и весьма.
Когда они вернулись в дежурку, чай у Андрея уже был готов. Заварной чайник накрыт сложенным вдвое полотенцем, печенье на тарелке, джем в розетках, чашки наготове.
— Ну, молодец, — похвалил Жариков.
— Да? — обрадовался Андрей. — Всё правильно, так?
— Так-так, — улыбнулся Жариков.
Сели к столу. Андрей по праву хозяина разлил чай, и первые полчашки выпили в молчании.
— Иван Дормидонтович, — начал Майкл, сочтя момент подходящим. — У Чака депрессия, «чёрный туман», так?
— И так, и не так, — невольно нахмурился Жариков. — У него всё не так. Весь процесс.
— А у Гэба? — спросил Андрей. — Он ведь так и не загорелся. Может, он притворяется? Как это? А, си-му-ли-ру-ет. Правильно?
— Сказал правильно, — Жариков, не отдавая себе отчёта, сел по-другому: локти на стол, зажатая в ладонях чашка перед глазами. Смотрит на пар, а видит… — Нет, это не симуляция. Глубокий кризис. Не взрыв, а процесс. Он не хочет гореть, и боли нет…
— Хоти, не хоти, а когда загоришься, то всё, — пожал плечами Майкл, — от боли не уйдёшь.
— Крис, тьфу, Кирилл говорит, что их не кололи, оттого они и горят… по своему желанию, — сказал Андрей.
— Может, и так, — согласился Майкл.
Жариков уже не раз слышал об этом. Парни часто упоминали уколы, говоря о различиях между спальниками и телохранителями. Но только упоминали, вскользь, не останавливаясь
— Иван Дормидонтович…
Жариков вздрогнул и посмотрел на парней, улыбнулся их тревоге.
— Задумался, извините.
— Не за что, — улыбнулся Майкл.
А Андрей объяснил:
— У вас глаза стали… как в отключке, — последние слова он произнёс по-английски и замялся, не зная, как перевести.
— Я понял, — кивнул Жариков.
— Иван Дормидонтович, — вдруг сказал Андрей, — а что у человека самое главное?
— Как это? — с интересом спросил Жариков.
Смысл вопроса, в основном, ясен, но интересна интерпретация.
— Ну, без чего человек не живёт, так? — подхватил Майкл.
— Да нет, — досадливо мотнул головой Андрей. — Кишки вырежи, он тоже жить не будет, а разве кишки — главное?
— Тогда сердце, — пожал плечами Майкл.
— И так, и не так. Вот, — Андрей постучал себя пальцем по лбу. — Вот что у человека главное. От этого всё в человеке.
Жариков улыбнулся.
— Что ж, можно и так сказать. И какой твой вывод, Андрей?
— Этим двоим не руки массировать, а мозги перетряхнуть надо.
— Это по башке стукнуть? — ехидно поинтересовался Майкл.
— Не придуривайся, понимаешь ведь, о чём я, — сердито сказал Андрей.
Жариков слушал их молча. Так, что они забывали о его присутствии. Он умел становиться незаметным, чтобы говорили не для него, а для себя.
— Ну, и что предлагаешь? Обработку заново им устроить? — Майкл насмешливо скривил губы. — Больно это — раз. Возни много — два. Ничего этого тут нет — три. И может и не сработать — четыре. Хватит?
— Хватит? — вздохнул Андрей. — Только… боль для дела и перетерпеть можно. Это раз. Возни много, так всё равно с ними возимся. Это два. Всё, что нужно… можно найти. Ни за что не поверю, что всё поломали да сожгли. И врачей питомничных найти можно.
— Постреляли их всех.
— А нас? Нет, наверняка кто-то выжил. Сейчас попрятались, конечно, но найти можно. А насчёт четвёртого, что не поможет… — и по-русски: — Клин клином вышибают.
Майкл несогласно мотнул головой, отпил из чашки. Он искал возражение, и Андрей ждал. Ждал и Жариков.
— Хорошо, — глаза у Майкла заблестели. — Раз так, ты на обработку ляжешь?
— А мне-то зачем?
— А затем же! Чтоб совсем прежним стать, как до всего. Ну, как?
Андрей невольно поёжился, зябко передёрнув плечами.
— Нет, не выдержу.
— То-то, — Майкл торжествующе улыбнулся.
Жариков не вмешивался. Что парни называют «обработкой»? Жаль, он только начал изучать литературу. К тому же там термины, а парни говорят на своём жаргоне. И подбиравший эту литературу меньше всего думал об интересах читателя. И впрямую спрашивать парней нельзя: для них это ещё слишком болезненно. Слишком.