Аналогичный мир - 2
Шрифт:
Джинни посмотрела на часы.
— Без четырёх восемь. Мы успели.
И почти сразу после её слов, стук наружной двери, шаги в холле, и в кухню вошёл Харленд.
— Доброе утро, миссис Джонс, привет, Джинни, — поздоровался он.
— Доброе утро, мистер Харленд, — ответила Норма.
Джинни сдержанно кивнула.
Харленд оглядел блистающую чистотой полупустую кухню и достал бумажник.
— Право, миссис Джонс, — он отсчитывал кредитки, — я жалею о вашем отъезде. Пожалуйста, пересчитайте. А вот и купчая.
Норма пересчитала купюры и подписала купчую, спрятала деньги в сумочку и встала.
— Благодарю вас, мистер Харленд, желаю вам удачи.
— И вам миссис Джонс. Удачи, Джинни.
Джинни снова ограничилась кивком.
Втроём они вышли в холл. Норма отдала Харленду ключи от дома, он небрежно сунул их в карман, вежливо помог ей и Джинни надеть плащи, они взяли чемоданы и сумки и вышли из дома.
В воздухе стояла мелкая водяная пыль. Не оглядываясь, потому что сзади шёл Харленд, они пересекли лужайку перед домом. Возле маленькой тёмно-вишнёвой машины Харленд поравнялся с ними.
— Я могу подвезти вас. Вам ведь на вокзал, не так ли?
— Да, благодарю вас, — кивнула Норма.
По дороге на вокзал Харленд ещё раз выразил сожалению по поводу их отъезда и пожелал удачи.
Когда он уехал, а они стояли на перроне, Норма сказала Джинни.
— Ты могла быть и вежливее.
— Мама, я видела его зимой, — очень спокойно ответила Джинни. — И слышала, как он стоял за честь белой расы.
— Но в Хэллоуин… — попробовала возразить Норма.
— Был у своей любовницы в её загородном доме, — фыркнула Джинни. — И остался перед всеми чист.
Подошёл поезд, и они вошли в вагон. Второй класс. Вагон общий, но публика приличная. И не слишком дорого. Когда они заняли свои места и поезд тронулся, Джинни сказала:
— Он уже в прошлом, мама. И будем думать о нём, как о прошлом.
Норма кивнула
Чак сел поудобнее и, сцепив пальцы на затылке, стал равномерно раскачиваться. Чёрт, не мышцы, а тряпки. И суставы как не свои. Парни говорили, что здесь тренажёрный зал есть. Надо хоть немного подкачаться, чтоб там не насмешничали.
Стукнула, открываясь, дверь. Чак настороженно повернулся на звук и улыбнулся. Андре! И опять без халата, а в обычном, как и тогда. Только поверх рубашки серый вязаный джемпер.
— Привет, — весело сказал Чак.
— Привет, — кивнул Андрей. — Ты просил меня зайти. Надо чего?
— Мне сказали, ты болеешь. Выпороли или током протрясли?
— Нет, я простудился, — Андрей вошёл в палату и закрыл за собой дверь.
Чак встал, обтёрся полотенцем и надел белую нижнюю рубашку, тщательно заправив её в штаны и застегнув пуговицы у горла. То, что ему для этого не надо никого звать на помощь, всякий раз наполняло его радостью.
— Ну, так чего надо? — повторил Андрей.
— Поговорить хотелось, — Чак
Андрей молча повернулся к двери.
— Ты чего? — Чак не так обиделся, как растерялся. — Говорить не хочешь? Почему?
Андрей, всё ещё стоя спиной к нему, неохотно ответил:
— А о чём нам говорить?
Чак на мгновение стиснул зубы так, что вздулись на щеках желваки.
— Та-ак, раньше ты не ломался.
Андрей резко повернулся к нему.
— Раньше — это когда? Когда по белому приказу ты нас мордовал? Да, ты же мне рассказать хотел, сколько ты наших забил. Всех вспомнил, подсчитал? Для этого я тебе понадобился?
— Ты заткнёшься? — спросил Чак.
— Заткнулся.
Андрей так же резко повернулся и пошёл к двери. Чак в два прыжка нагнал его и встал перед ним, загораживая собой выход.
— Подожди. Чего ты задираешься, Андре? Я ж обидеть тебя не хотел.
— Это когда ты меня поганью называл, поливал по-всякому…. И остальных наших, да?
— Скажи, какой нежный. От слова рубцов не бывает. А другие, ну, беляки, что здесь лежат, не поливают вас, скажешь? От них небось всё терпите и не трепыхаетесь. Скажешь, нет?
— Скажу, — твёрдо ответил Андрей. — Я с весны в палатах работаю. Слова плохого мне никто не сказал. И остальным. Ты знаешь, каково бинты с ран отмачивать? Мужики, не тебе чета, от боли заходятся. Позвоночник, — сказал он по-русски и тут же поправился на английский, — хребет задет, осколок там или что, его тронуть нельзя, такая боль, а надо повернуть, обмыть, чтоб — и опять русское слово — пролежней не было… Э, да чего тебе объяснять, — Андрей махнул рукой, словно отталкивая что-то. — Они — люди, понимаешь? Вот и всё.
— Они — люди, — медленно, как по слогам, сказал Чак. — Ладно пусть так, хотя беляка человеком назвать… ладно. А мы кто?
— Ты… не знаю. А я — человек.
Чак сжал кулаки, пересиливая внезапно уколовшую локоть короткую острую боль.
— Не задирайся, — попросил он. — Что вы все… сговорились, что ли?
— Ты — палач, — безжалостно ответил Андрей. — А с палачом один разговор. Нам этого нельзя, пока ты здесь. Мы клятву все давали.
— Кому? — сразу заинтересовался Чак.
— Себе. Клятва Гиппократа называется. Что будем только помогать, что не причиним вреда… Все врачи её дают. И все медики. Пока ты здесь, мы тебе ничего не сделаем. И Гэбу.
— А потом? На улице подловите?
— Дурак. Только нам и дела тебя ловить. Уедем мы отсюда, — Андрей улыбнулся. — В Россию уедем. Вместе с госпиталем.
— Увезут вас, а не вы уедете, — поправил его Чак, отходя от двери. — Ну, чего стоишь? Катись. Я с тобой как с человеком хотел, а ты…
Андрей от двери оглянулся на него. Чак сидел на кровати, положив руки на спинку и упираясь в них лбом. И Андрей не смог уйти, повернул обратно.