Аналогичный мир - 2
Шрифт:
— Осмелел, — кивнул Эд. — Как обожжётся, так и поумнеет. А Чак? Осадить недолго.
— Вот пусть Андрей и осаживает, — буркнул Фил, возвращаясь к чтению. — Философ он, понимаешь ли, несёт ахинею и по сторонам не смотрит.
Эд достал книгу, тетрадь и сел за стол напротив Фила. Текст был и впрямь трудный: много новых слов, и, главное, речь идёт о том, чего совсем не знаешь. Эд аккуратно выписывал в тетрадь. Первая строчка — автор… Лев Толстой. Почему толстой, а не толстый? Вторая строчка — название. Пейзаж. И дальше в кавычках: «Война и мир».
Сосредоточенная тишина напряжённой работы, сипение и бульканье закипающего чайника, скрип пера по бумаге, изредка шелест страниц словаря… Словарь — не подмога, по-английски они ещё хуже читают. Лучше уж свои, самодельные, где они русскими
Рассел лежал и ждал сна. Да нет, это не так, конечно. Ничего он не ждёт. Нечего ему ждать. Горькая холодная пустота. Сотня перегоревших и выживших спальников. Триумф русской медицины и поражение отца. Хотя… всё оказалось элементарно, примитивно просто. Обтирания, обмахивание, питьё с глюкозой, витамины и в тяжёлых случаях сердечные препараты. И вместо ста процентов летальности — ноль процентов. Такой круглый примитивный ноль. Улыбающиеся, довольные жизнью и собой парни, квалифицированный медицинский персонал… Ну что, отец? Я оказался прав? Условия содержания… а все облучения, инъекции, рефлекторные дуги… это так… антураж. Условия содержания… Или нет?
Рассел, не открывая глаз, нашарил на тумбочке пачку сигарет, вытащил одну. Зажигалка должна быть рядом, да, вот она. Закурил и положил зажигалку обратно. Как всегда, слева от пачки. Глупо, конечно, но он с детства старается соблюдать эти мелочные правила. Порядок, размеренность, стабильность… Ладно, это для доктора, тот любит слушать о детстве. «Всё начинается с детства». Как его, этого теоретика? Как раз на его теории и построили систему формирующего воспитания. Раба и господина. Одного с детства учат подчиняться, а другого — повелевать. Как же его всё-таки… Неважно. Не отвлекайся, ты думал о другом. Не позволяй мысли обрываться незаконченной. Да, о спальниках. Если эффективно справляться с горячкой так просто, то почему никто раньше не опробовал эту методику? Видимо… видимо, существующее положение устраивало всех. Включая самих спальников. Избегание боли — основной инстинкт всего живого. Суицидальность, сознательное стремление к смерти — болезнь или… А потому революционеры, стремящиеся к изменению существующего, склонные к самопожертвованию — больные и подлежат изоляции. Так что о другой методике никто не думал, во избежание, так сказать. А сексуальная зависимость позволяла держать спальников в повиновении. Зависимость — как привязь. А отец… зачем он изучал этот процесс. Он — создатель методики изготовления спальников взялся за обратный процесс. Зачем? Просто из интереса? Из стремления к полному контролю? Жаль, что нельзя с ним поговорить, спросить и услышать ответ. Отец…
…Они сидят напротив друг друга, глаза в глаза, разделённые столом с двумя нетронутыми чашками кофе.
— Человек всегда одинок, Рассел. Рассчитывай только на себя.
— А ты? Разве ты одинок? У тебя же есть друзья…
— Нет. Друзья надёжны только в предательстве. Друг предаёт первым, запомни.
— Значит, если ты мне друг…
— Ты всё ещё веришь в то, что пишут в книгах? — отец насмешливо качает головой. — Ты инфантилен. Сколько тебе лет?
— Тринадцать. Ты разве забыл?
— Я хочу, чтобы это помнил ты. Я в тринадцать понимал больше. И я — твой отец. Это совсем другое…
…Рассел усмехнулся. Отец и сын. Отец не женился после… мамы. Не смог, не захотел… Наверное, да, скорее всего, последнее. Чтобы ничто не отвлекало его от работы. Евгеника. Потаённое, почти запретное слово. Говорили: исследования, опыты, эксперименты… да, что угодно. Но все знали, о чём идёт речь. На рабах система дала результат. Достаточно посмотреть на парней. И пока не вмешались русские, никаких возмущений и прочего. Так, отдельные эксцессы. Он не захотел работать с отцом, а значит, под ним, пошёл в технику. И оказался там же. В конечном счёте, он и отец шли с двух сторон к одному. К власти над тем, что человеку неподвластно, не должно быть подвластно. Дифференцированное направленное облучение, медикаментозная обработка, формирование рефлекторных реакций… всё вместе и все пули в одну мишень. А зачем? Спальники для Паласов — прибыльно… не то слово. Золотое дно. Телохранители… тоже золотое дно. Бешеные деньги. За живое автономно действующее оружие.
Рассел вздрогнул и сел на кровати. Показалось? Нет, кто-то осторожно трогает замок. Охранник? Зачем? У охранника есть ключ. В это время, ночью…
Сидя на кровати, он в каком-то оцепенении смотрел, как медленно приоткрывается дверь и в получившуюся щель входят, нет, проскальзывают двое… высокие, гибкие, изящные… чёрные тени… нет, это же… в синем ночном свете непроницаемо чёрные тени… для галлюцинации они слишком… это же спальники!
— Что вам нужно? — вырвалось у него. — Кто вы?!
— Не соблаговолите ли узнать нас, сэр?
Тихий красивый, чарующе красивый голос, изысканно вежливый оборот… Всё-таки спальники?! Зачем?!
— Кто вас пустил?
Мелодичный красивый смех.
— Кто нас сможет остановить, когда мы хотим пройти? Надо поговорить, сэр.
— О чём? — Рассел уже спокойно повернулся и сел, спустив ноги и опираясь затылком о стену. — Вы ведь спальники.
— Меня вы тоже не узнаёте, сэр?
Второй, такой же стройный и гибкий, но с менее пышной шапкой кудрей встал рядом с первым. Его голос чуть напряжённее, а лицо светлее. Мулат.
— Вы забыли Джексонвилль, сэр? День Империи. Вспомните, сэр.
— Так, — Рассел смял в кулаке забытую сигарету, не ощутив ожога. — Я понял. Тебя забрали русские. Ты шестой.
— Русские меня спасли. За что вы избили меня, сэр? Вы же знали, что никакого насилия не было.
— Дурак, — устало сказал Рассел. — Я спасал тебя. Тебя бы забили, если бы нашли.
— Меня и нашли. Вы.
А негр улыбнулся, блеснув голубоватой в ночном свете улыбкой.
— От мучений спасает смерть. Не так ли, сэр? — Рассел молчал, и парень продолжил: — Тюремное заключение мучительно. Мы можем спасти вас, сэр. Вашим же методом.
— Нет! — невольно вскрикнул Рассел. — Вы не посмеете…
— Что нас остановит, сэр? — рассмеялся негр.
Мулат молча кивнул. Затылком и плечами Рассел ощутил твердыню стены, её жёсткую неподатливость. Что это, как это… неужели русские сняли блокировки… им нет двадцати пяти, рефлекс так рано не угасает… или перегоревшие… нет, их надо остановить… чем? Страх… чего они боятся?
— Вас расстреляют.
— Смерть во сне, сэр, — улыбнулся негр. — Обычное явление. Даже расследовать не будут.
— Мы это умеем, сэр, — кивнул мулат.
— Я закричу, — глухо сказал Рассел.
— Не успеете, сэр.
Они отделились от стены и не пошли, поплыли к нему, бесшумно скользя по полу.
— Вы… остановитесь, что вы делаете, вы же люди…
— Да-а? — удивился негр, остановившись в трёх шагах. — Вы так думаете, сэр? И давно? А когда вы нас под своих стариков, под белых шлюх подкладывали, мы тогда тоже были людьми?
— Мы — погань рабская, сэр, — улыбнулся мулат. — Спальники.