Аналогичный мир - 4
Шрифт:
— С приездом, отец.
Степан Медардович обнял сына.
— Ну, как ты?
— Всё в порядке. Приняли к исполнению, с понедельника приступаем к реализации.
— Отлично.
Захар подхватил чемодан, и они, все вместе в сопровождении прыгающих и лающих шпицев поднялись по лестнице. Идущий последним, Захар мимоходом выключил торшер.
В верхнем коридоре Степана Медардовича обступили и дети, и взрослые.
— Да приласкай ты их, папа, иначе они не замолчат, — предложила, улыбаясь, жена Захара.
— Это ты о ком, Зоренька? — рассмеялся Степан Медардович,
Вообще-то жену Захара звали Анной, но, учитывая, что Анн у Краснохолмских много во всех поколениях и ветвях, её — среди своих — называли по мужу Зорей или Зоренькой, и ей, румяной и всегда ласково весёлой, это имя подходило, по общему убеждению, лучше крестильного.
Захар отнёс чемодан в родительскую спальню, переглянулся с женой и матерью и скомандовал «по-ефрейторски»:
— Рядовой необученный Краснохолмский, отбой! Выполнять!
Румяный, очень похожий на мать, пятилетний Степан вздохнул.
— Дедушка, ты мне завтра всё расскажешь?
— А как же, — Степан Медардович потрепал его кудрявые, как у Захара в детстве, волосы. — И на карте всё отметим.
Степан вёл летопись путешествий деда.
— Ну, княжичи, княжны, — Степан Медардович ещё раз поцеловал внуков, — всем спокойной ночи. Завтра я в полном вашем распоряжении.
Зоренька и Лариса — жена младшего сына, Романа — увели детей, Захар и Роман сказали, что подождут ужина в библиотеке, и наконец Степан Медардович остался вдвоём с женой.
— Лизанька, давай сначала дело.
— Хорошо, — согласилась она, внимательно глядя на него. — Что случилось, Стёпа?
— Ничего сверхъестественного, я выиграл там, где не играл. Держи, Лизанька, — он достал из бумажника пачку купюр. — Здесь двести пятьдесят, вторая половина.
— Хорошо, — Елизавета Гермогеновна взяла у него деньги. — Но может, оставишь себе, на игру? И ты сказал, что не играл, тебе было плохо?
— Нет, Лизанька. Я играл, в поезде, как всегда, и проиграл, как всегда. Но проигрыш мне вернули. И дали ещё, — он достал уже прямо из кармана вторую пачку, заметно толще первой. — Лизанька, мне сказали, что это компенсация за моральный ущерб. Возьми, пожалуйста, а всё остальное потом.
Она не растерянно, а как-то задумчиво кивнула и взяла деньги.
— Раздевайся, я сейчас сделаю ванну.
Она положила обе пачки на комод и пошла в ванную, а Степан Медардович стал раздеваться с блаженным чувством исполненного долга. Родовая страсть князей Краснохолмских к игре — по одной из семейных легенд царский венец в чёт-нечет проиграли — вынудила их выработать жёсткие правила. Деньгами распоряжались женщины. Они — жёны, матери, тётки, бабушки, старшие сёстры, а, случалось, и дочери — вели хозяйство и решали, сколько выделить своему князю или княжичу на игру. Превысить женский кредит было безусловно бесчестным. Сами княгини и княжны тоже играли, но только в семейном кругу, чтобы деньги не уходили из семьи. Пожалуй, именно это и сочетание открытости семьи, а Краснохолмские не чуждались никакой честной работы и роднились по сердцу, а не знатности, с семейной поддержкой во всём, — всё это и позволило
Дежурная в застеклённой будочке у входа пускать его не хотела.
— Время приёма заканчивается, придёте на следующей неделе.
Андрей ещё вполне миролюбиво облокотился об узкий прилавок у её окошка.
— Мне сегодня нужно. Дело у меня… неотложное.
— Нет, — она сердито шлёпнула ладонью по разграфлённой тетради.
Андрей зло сощурил глаза.
— Тётя, давай по-доброму. Я и по-другому могу.
— Я… я милицию вызову.
— Зря грозишь, тётя, я нервный. Пока они приедут, я много чего успею сделать, — и он издевательски подмигнул.
— Ты что несёшь, я в матери тебе гожусь!
— Вот своих щенков, сука, сучья твоя порода, и воспитывай.
Она застыла, и Андрей, чувствуя, что всё сейчас сорвётся, сам протянул руку в окошко и взял у неё со стола белый квадратик пропуска.
— Спасибо, тётя, живи и не кашляй.
Она не шевелилась, будто после его фразы о щенках ничего уже не видела и не слышала.
Дежуривший у входа на лестницу седой мужчина неопределённого возраста, удачно не слышал их разговора: говорили они тихо, а вестибюль большой — и спокойно принял у Андрея пропуск.
— К Бурлакову? Это на втором этаже, двадцать седьмой кабинет.
— Спасибо, — улыбнулся Андрей, быстро взбегая по лестнице.
Теперь надо успеть добраться до Бурлакова прежде, чем эта… забазарит и шухер поднимет. Но в то же время он чувствовал, что нет, не забазарит, слишком сильным был его удар. Что-то там у неё было с детьми или из-за детей, нет, будет молчать.
Длинный коридор, закрытые двери, с номерами, но без табличек, повороты, а вот и двадцать седьмой. Напротив двери пять стульев и сидят трое.
— К председателю кто последний? — спросил Андрей.
— Я с краю, — нехотя ответил мужчина в новом, но мятом, будто он в нём спал, костюме.
— Ну, так я за тобой, — сказал Андрей, усаживаясь рядом.
Сидевшие с другого краю мужчина и женщина, похоже, вместе, так что не трое, а двое перед ним. Ну, что ж, может, он и успеет. Или… ладно, не будем загадывать.
Из кабинета вышел молодой, не больше шестнадцати парнишка и стал изучать какой-то листок.
— Следующий, пожалуйста, — сказали из-за двери.
Как и предполагал Андрей, сидевшие слева зашли парой. Парнишка бережно спрятал листок во внутренний карман и ушёл. Андрей расстегнул куртку, пристроил на соседний стул сумку и приготовился ждать. Заняться абсолютно нечем, только потолок разглядывать, но и не хотелось чем-то заниматься. Даже думать. Не о чём ему сейчас думать.
Время текло неощутимо и неотвратимо. Вышла пара и вошёл Мятый. Андрей не шевельнулся. По коридору прошла, внимательно поглядев на него, женщина в тёмно-сером платье. Он не обратил на неё внимания. В коридоре, да и во всём здании тихо. Будто он остался один, будто все ушли, а его заперли.