Андрей Белый
Шрифт:
Образ Моргенштерна связывается в сознании Белого и с воспринятой им от Вл. Соловьева темой Востока и Запада — сферой его постоянных напряженных исканий; примирение этих начал Белый усматривает опять же в антропософии: «Штейнер, блистающий Моргенштерн, Экхарт Б*** [516] мне вернули Владимира Соловьева; соединение Востока и Запада совершилось под Куполом Здания!» [517] Благотворное слияние определяющих для Белого жизненных и философских начал становится темой стихотворения «Христиану Моргенштерну. Автору „Wirfanden einen Pfad“», завершающего сборник «Звезда»; это объединение символически обозначилось встречей двух поэтов — «двойников»:
516
Бауэр. В стихотворении, посвященном Бауэру, Белый называет его: «Мейстер Экхарт нашего столетья» ( Белый Андрей.Королевна и рыцари. Сказки. Пб.: Алконост, 1919. С. 55–56), эту же мысль он развивает в главе о Бауэре в «Воспоминаниях о Штейнере».
517
Белый Андрей.Записки чудака. Т. 1. С. 107.
В
518
Белый Андрей.Звезда. С. 70.
519
Письмо Андрея Белого к Р. В. Иванову-Разумнику от 1–3 марта 1927 г. // Андрей Белый и Иванов-Разумник. Переписка. С. 499.
520
Белый Андрей.Звезда. С. 5–6. Сохранилась рукопись этого стихотворения, которую Андрей Белый оформил «виньетками», в их числе стилизованное портретное изображение Моргенштерна и рисунок, изображающий встречу Белого и Моргенштерна в межзвездных сферах (ИМЛИ. Ф. 11. Оп. 1. Ед. хр. 40).
Таким образом, мимолетная встреча с немецким поэтом приобрела для Андрея Белого значение этапного жизненного события и оказалась неразрывно связанной с магистральными для него идейными исканиями, в том числе и с переживаниями «грозой отмеченных дней» — кризисной революционной эпохи, наступление которой он вдохновенно приветствовал.
Андрей Белый и Юргис Балтрушайтис
Общеизвестно, что Юргис Балтрушайтис (1873–1944), принадлежавший к узкому кругу авторов и организаторов крупнейшего московского символистского издательства «Скорпион», входил в число наиболее заметных и значимых представителей символизма в период расцвета этого литературного направления. Между тем в историко-литературных работах его связи с писателями-современниками прослежены весьма поверхностно и не раскрыты в их конкретном содержании. Среди немногих работ, затрагивающих творческую деятельность Балтрушайтиса в указанном аспекте, — небольшая заметка В. Купченко «Юргис Балтрушайтис и Максимилиан Волошин» [521] и статья ставропольской исследовательницы Т. Ю. Ковалевой «Валерий Брюсов и Юргис Балтрушайтис» [522] , документальная основа которой явно недостаточна: в ней не использованы даже многочисленные письма Балтрушайтиса к Брюсову за 1899–1924 гг., хранящиеся в брюсовском архивном фонде в Москве. Единичны и публикации эпистолярного наследия Балтрушайтиса [523] . Положение дел отчасти объясняется недоступностью для исследователей парижского архива Балтрушайтиса (в составе которого позволительно предположить наличие не только писем его прославленных современников — Брюсова, Андрея Белого, Вяч. Иванова, К. Д. Бальмонта, А. Н. Скрябина и др., — но и неизвестных творческих рукописей автора [524] ).
521
Дружба народов. 1978. № 1. С. 283–284.
522
Брюсовские чтения 1980 года. Ереван, 1983. С. 124–130.
523
См.: Балтрушайтис Ю. К.Письма к В. С. Миролюбову и Р. В. Иванову-Разумнику / Публикация Б. Н. Капелюш // Ежегодник Рукописного отдела Пушкинского Дома на 1977 год. Л., 1979. С. 159–177; Салинка В.Письма Ю. Балтрушайтиса к Горькому // Вопросы литературы. 1968. № 7. С. 249–252; Сахарова Е. М.«Я по-прежнему готов поехать с Вами в Скандинавию…» (Чехов и поэт-символист Юргис Балтрушайтис) // Чеховиана. Чехов и «серебряный век». М., 1996. С. 268–279 (письма Балтрушайтиса к А. П. Чехову и М. П. Чеховой). См. также статью Е. Н. Никитина «Ю. Балтрушайтис и М. Горький», включающую письма Балтрушайтиса к М. Горькому и Е. П. Пешковой (в кн.: К 125-летию со дня рождения Юргиса Балтрушайтиса. К 80-летию литовской дипломатии. Доклады. (Научные чтения. I. 30 мая 1998 г.). М., 1999. С. 56–64).
524
Правомерность такого предположения подтверждают объявления о готовившихся к печати (и не вышедших в свет) книгах Балтрушайтиса, помещенные в его сборниках «Земные Ступени» (М., 1911) и «Горная Тропа» (М., 1912): «Спутники Колумба. Трагическая поэма в трех видениях с прологом», «Искры в пепле. Драматические эпилоги», «Шелест трав. Рассказы», «Средь детей ничтожных мира. Драма в трех действиях».
Также приходится констатировать, что, в сравнении с другими крупными символистами, Балтрушайтис редко попадал в орбиту критического внимания: творческая продуктивность его была сравнительно скромной, к тому же две его поэтические книги, «Земные Ступени» и «Горная Тропа», вышли в свет только в 1910-е гг. — уже в ту пору, когда символизм и манифестировавшие его произведения перестали восприниматься как новое и дискуссионное литературное явление. Примечательно, однако, что и в этих обстоятельствах свое слово о поэзии Балтрушайтиса произнесли крупнейшие представители символистской школы, ее признанные мэтры — Валерий Брюсов и Вячеслав Иванов. При этом Брюсов, высоко оценив книгу Балтрушайтиса «Земные Ступени», отметил, что первая книга его «должна быть и его единственной книгой. Балтрушайтис как-то сразу <…> обрел себя, сразу нашел свой тон, свои темы». Вторая книга, «Горная Тропа», по его убеждению, дает «мало нового», она заполнена стихами, «ничем не отличающимися от прежних» [525] . Эволюцию авторской личности Брюсов склонен был рассматривать как непременное условие творческого самовыражения, и в этом отношении он готов был принять поэзию Балтрушайтиса лишь с определенными оговорками. Но даже и при таких собственных установках он считал итоговую высокую оценку творчества своего «товарища по оружию» наиболее приемлемой на печатных страницах. В 1914 г., отвечая на предложение С. А. Венгерова написать статью о Балтрушайтисе для готовившегося им многотомного издания по истории новейшей русской литературы, Брюсов признавался, что «напряженная отвлеченность» стихов Балтрушайтиса его «скорее раздражает, чем восхищает»: «Вашему изданию статья осудительная, конечно, не нужна. Да и мне не очень приятно было бы выступать с такой статьей по отношению к тому „Юргису“, которого, как своего давнего товарища, я сердечно люблю и всячески уважаю» [526] .
525
Брюсов
526
Письмо от 27 мая 1914 г. // Литературное наследство. Т. 85: Валерий Брюсов. М., 1976. С. 683 / Публикация Э. С. Литвин.
Вместо Брюсова статью для издания Венгерова («Юргис Балтрушайтис как лирический поэт») написал Вячеслав Иванов, которому удалось обосновать право Балтрушайтиса на тот тип творчества, которому он был привержен. Возможно, эта статья и по сей день остается наиболее проникновенным и вдохновенным толкованием поэтической индивидуальности Балтрушайтиса, высказанным на русском языке. Уподобляя стихи Балтрушайтиса звучанию органной фуги, с ее «верностью и благородством естественно расцветающих мощных форм», Иванов осмысляет его поэзию как «один длинный монолог личности,обращенный к Богу, раскрывающемуся ей в явлении мира»; лирика Балтрушайтиса, претворяющая «все впечатленья бытия в один слитный псалом», представляет собою «„молитвенник“ сердца» — «отсюда выдержанность и цельность высокого религиозного строя этих пустынных медитаций и меланхолических гимнов», отсюда и обобщение всех реалий в его стихах «до типического, до родового». Символистскому методу Балтрушайтиса, видящего в явлениях бытия «преходящие лики вселенской жизни», свойственна «статическая символика», а «музыкально-медитативный характер вдохновений нашего лирика», обусловивший «органическое образование новой композиционной формы, представляющей собою синтез гимна и элегии», отличается глубокой самобытностью и вызывает аналогии разве лишь с поэзией Баратынского [527] .
527
Русская литература XX века. 1890–1910 / Под ред. проф. С. А. Венгерова. М., 1915. Т. 2, кн. 6. С. 301, 304, 307, 308, 311.
Принципиально в том же ключе, что и статья Вяч. Иванова, выстроены заметки Андрея Белого о поэзии Балтрушайтиса «Ех Deo nascimur», впервые опубликованные по рукописи, поступившей в рукописный отдел библиотеки Института литовского языка и литературы, Витаутасом Кубилюсом и Д. Страукайте с послесловием Томаса Венцловы в 1974 г. [528] . Аналитические оценки, даваемые в них, тем более заслуживают внимания, что глубоких личных отношений между Белым и Балтрушайтисом никогда не было — в отличие от тех дружеских контактов, которые связывали с Балтрушайтисом Брюсова со времени организации «Скорпиона» и Вяч. Иванова в 1910-е гг. и тем самым как бы определяли тональность и характер критической интерпретации творчества.
528
A Belo rankrastis apie J. Baltrusaicio lyrika / Parenge V. Kubilius ir D. Straukaite // Literatura ir kalba, XIII. Lietuviu poetikos tyrinejimai. Vilnius, 1974. P. 424–452.
Впервые Андрей Белый увидел Балтрушайтиса, судя по его мемуарным свидетельствам, в начале декабря 1901 г. на докладе Мережковского в Психологическом обществе и на ужине в честь Мережковских в «Славянском базаре» [529] . Встречи продолжились осенью 1902 г. на брюсовских «средах» и в 1903 г. на литературных собраниях в доме Белого; последний отмечал в мемуарах, что Балтрушайтис, «„спец“ северных литератур и естественник, при всей угрюмости выглядел умницей» [530] . Под впечатлением от этих встреч Белый посвятил Балтрушайтису свое трехчастное стихотворение «Жизнь» (1901), насыщенное характерными для его образа, окрашенного в восприятии современников в специфически «скандинавские» тона, «нордическими» мотивами: «Бесстрашно отчалил средь хлопьев тумана // от берега с песней помор»; «Угрозой седою // полярная ночь шла на нас»; «страна наплывающих льдин»; «полярное пламя» и т. д. [531] . Тот же мифологизированный образ поэта-литовца, аккумулировавший в себе красоту сурового и безмолвного Севера, Белый позднее обрисовывает в словесном портрете Балтрушайтиса, исключительном по своей выразительности: «Балтрушайтис, угрюмый, как скалы, которого Юргисом звали <…> садился, слагая на палке свои две руки; и запахивался, как утес облаками, дымком папироски; с гримасой с ужаснейшей пепел стрясал <…> Казалось: с надбровной морщины несло, точно сосредоточенным холодом, — Стриндбергом, Ибсеном (переводил, редактировал); он — переряженный в партикулярное платье Зигурд; цвета серого пара, как скалы Норвегии; глаз — цвета серых туманов Нордкапа <…> И глаза голубели цветочками луга литовского: около Ковно; нордкапский туман — только утренний, свежий парок, занавесивший теплое и миротворное солнышко <…>» [532] .
529
См.: Белый Андрей.Начало века. М., 1990. С. 198, 210. Виктория Дауётите пишет в этой связи: «На ужине <…>, устроенном в честь Мережковских, Ю. Балтрушайтис встретился с А. Белым, хотя, возможно, они уже были знакомы раньше» ( Дауётите В.Юргис Балтрушайтис. Вильнюс, 1983. С. 29–30). Последнее предположение лишено оснований: сам Белый свидетельствует, что первым литератором из «скорпионовского» круга, с которым он познакомился, был Брюсов, а это произошло несколькими днями ранее, также в начале декабря 1901 г. См.: Литературное наследство. Т. 85: Валерий Брюсов. С. 328.
530
Белый Андрей.Начало века, С. 228.
531
Белый Андрей.Золото в лазури. М., 1904, С 167–168.
532
Белый АндрейНачало века, С. 417.
Беглый и эпизодический характер знакомства в начальную пору вхождения Белого в круг московских символистов отчасти подтверждают сохранившиеся в архиве Белого письма Балтрушайтиса; любопытная деталь: в письмах первой половины 1903 г., обращаясь к Белому, Балтрушайтис неверно указывает его отчество («Борис Александрович»), Фраза в мемуарах Белого: «невзначай завернул Балтрушайтис» [533] — вполне емко отображает содержание и тональность их общения, ровного и достаточно поверхностного, не отличавшегося ни экзальтацией, ни трагическими изломами, которыми были отмечены иные, более глубокие жизненные связи Белого. Самое раннее из сохранившихся писем Балтрушайтиса к Белому представляет собою документальную иллюстрацию к приведенной мемуарной фразе:
533
Там же. С. 275.
Не знаю Вашего адреса, пишу, авось дойдет. Сообщите, в какие часы и дни на этой неделе Вы предполагаете быть свободным. Очень хотелось бы поговорить. Адрес внизу.
Предметом для разговора тогда мог оказаться написанный в марте 1903 г. «манифест» Андрея Белого «Несколько слов декадента, обращенных к либералам и консерваторам», по появлении в печати («Хроника журнала „Мир Искусства“». 1903. № 7) вызвавший скандальный эффект и давший повод для очередных гневных филиппик по адресу литературных «вероотступников». Об этом можно заключить из следующего письма Балтрушайтиса к Белому, написанного через день (видимо, предполагавшаяся встреча не состоялась, и Балтрушайтис решил высказать свои соображения письменно):
534
РГБ. Ф. 25. Карт. 9. Ед. хр. 3. Приводимые далее письма Балтрушайтиса к Белому также хранятся в составе указанной архивной единицы.