Андрей Белый
Шрифт:
Один из анархистов-сыщиков у Честертона — поляк по фамилии Гоголь. Андрей Белый, конечно, не мог не обратить внимания на неожиданное использование фамилии своего любимейшего писателя. Не мог он не отметить при чтении «Человека, который был Четвергом» и тех уподоблений, которые уже были обыграны им в «Петербурге»: «Мозг человека — бомба! <…> Мой мозг кажется мне бомбой <…> Мозг человека должен расшириться, хотя бы он разнес этим весь мир!» [489] Обнаружив в фантасмагорических картинах «криминального» романа Честертона множество родственных и «говорящих» ему особенностей, Белый в своих последующих творческих опытах способен был, прямо или косвенно, отразить впечатления от этого знакомства. Прямого отражения — книги «`a la Честертон» — не последовало. Однако косвенным путем «Человек, который был Четвергом», как нам представляется, все же в прозе Андрея Белого запечатлелся — в одном из слоев «прапамяти», продиктовавшей писателю рассказ о его «возвращении на родину» [490] .
489
Честертон Дж. К.Человек, который был Четвергом. С. 86.
490
О рецепции романа Честертона в российской культурной жизни 1920-х гт. см. в статьях М. Э. Маликовой «„Скетч по роману Честертона“ и культурная ситуация НЭПа» (Новое литературное обозрение. 2006. № 78. С. 32–59) и «НЭП, ФЭКС и „Человек, который был Четвергом“» (XX век. Двадцатые годы: Из истории международных связей русской литературы. СПб, 2006. С. 273–298).
Андрей Белый и Кристиан Моргенштерн
В творчестве Андрея Белого и одного из замечательных немецких поэтов начала XX в. Кристиана Моргенштерна (1871–1914) обнаруживается немало общих черт. Гротескные, абсурдно-фантастические стихотворения Моргенштерна, воссоздающие смещенную картину мира, перекликаются, в частности, с «симфониями» Андрея Белого, с их причудливой образностью, иронически демонстрирующей иллюзорность и нелепость бытия. В стихотворениях Моргенштерна присутствует пародийное
491
Адмони В. Г.Посленатуралистические течения // История немецкой литературы. М., 1968. Т. 4. С. 323.
Имя Моргенштерна стало известно русским символистам в начале 1900-х гг. Наиболее раннее известное нам упоминание — в письме из Берлина М. Я. Шика (переводчика, автора корреспонденций о немецком искусстве в журнале «Весы») к В. Я. Брюсову от 21 сентября 1903 г.: «В Берлине начинает выходить новый, роскошный журнал „Das Theater“, посвященный исключительно театральному искусству. Редактор: Christian Morgenstem, стихи которого Вам так понравились» [492] . Примечательно в этом свидетельстве, что Брюсов сумел оценить дарование Моргенштерна еще до выхода его знаменитого стихотворного сборника «Песни висельника» («Galgenlieder», 1905). И в дальнейшем «Весы», выходившие фактически под редакцией Брюсова и при ближайшем участии Андрея Белого, уделяли внимание творчеству Моргенштерна в обзорах новинок немецкой литературы. В 1907 г. «Весы» перепечатали из журнала «Das litterarische Echo» отклик на сборник стихотворений Моргенштерна «Меланхолия» («Melancholie», 1906): «Моргенштерн — спокойный, сдержанный поэт, камерный виртуоз. Его стихи, быть может, немного хрупкие, не бьют ключом, не льются стремительно. Им недостает поэтической простоты. Они создаются заботливыми и искусными руками. Это — кристаллы музыки, прозрачные, многогранные, которые чисто преломляют краски неба» [493] . В том же году в «Весах» появилась статья Александра Элиасберга о творчестве Моргенштерна [494] , в которой дана общая характеристика сборников «Песни висельника» и «Пальмштрём», приведено несколько стихотворений Моргенштерна и высказано убеждение в том, что их автор — «значительный поэт, с очень своеобразным и оригинальным дарованием». Статья, безусловно, способствовала знакомству с Моргенштерном в русском символистском кругу. Своей оценке творчества Моргенштерна Элиасберг остался верен и в характеристике его позднейших стихотворных сборников: «Про „Einkehr“ можно сказать, что эта книга не содержит ни одного посредственного стихотворения. <…> Отличительная черта стихов Моргенштерна — это крайняя сжатость при максимальном внутреннем содержании. Самые сложные настроения, самые непривычные и поражающие образы и переживания умещаются им часто в одном или двух четверостишиях. Богатство же образов и настроений у него феноменальное» [495] . Все эти характеристики могли привлечь внимание Андрея Белого к поэзии Моргенштерна задолго до приобщения к антропософскому движению, могли быть ему известны и первые русские переводы стихов Моргенштерна [496] .
492
РГБ. Ф. 386. Карт. 108. Ед. хр. 33.
493
Весы. 1907. № 5. С. 91.
494
Элиасберг Александр.Современные немецкие поэты. II. Христиан Моргенштерн // Весы. 1907. № 9. С. 80–84.
495
Элиасберг Александр.Немецкая литература в 1910 году // Русская Мысль. 1911. № 3. Отд. III. С. 30.
496
См.: Зарницын А. (Конст. Антипов).Новые немецкие поэты. Белая Церковь, 1910. С. 87–88; Современные немецкие поэты в переводах Владимира Эльснер. М.: Изд-во К. Ф. Некрасова, 1913. С. 101–110.
Антропософское учение доктора Рудольфа Штейнера, поначалу развивавшееся в рамках деятельности Теософского общества, претендовало на создание особой «духовной науки», на обоснование универсальной системы мировидения и самопознания путем соединения религиозно-мистических и оккультных учений с классическим философским идеализмом и результатами изысканий новейших естественных наук. Штейнер подчеркивал, что проповедуемый им путь духовного совершенствования человека, в отличие от теософии, обязанной своим возникновением более всего древнеиндийской философской культуре, представляет собой главным образом интерпретацию и развитие христианских идей, и это обстоятельство (равно как и особый, «гипнотический» эффект, производимый его лекциями) могло служить, вероятно, одной из веских причин живого интереса к его учению со стороны многих выдающихся людей. Для Андрея Белого, во всяком случае, «в последнем счете: все в докторе сводится к теме Христа; дары, им развитые в себе, с бесконечным благоговением поднимались к теме Христа» [497] .
497
Белый Андрей.Воспоминания о Штейнере / Подготовка текста, предисловие и примечания Фредерика Козлика. Paris, 1982. С. 301.
Приобщение к антропософии проходило у Моргенштерна и Андрея Белого сходным путем. В 1909 г. Моргенштерн посетил в Берлине лекцию Штейнера и после этого следовал за ним в его лекционных поездках; в том же году он стал сподвижником Штейнера. Сам Моргенштерн писал в «Автобиографической заметке» об обретении им наконец «пути теософско-антропософского познания», на который привел его доктор Штейнер — в представлении Моргенштерна, «великий духовный исследователь», посвятивший себя безраздельно служению истине [498] . «Пленение» Белого состоялось три года спустя. В мае 1912 г. Белый встретился с Штейнером в Кёльне: «Мы слышали 3 лекции Штейнера и даже познакомились с ним. Прекраснее и сильней этого человека я не видал никого» [499] . Последующее знакомство с доктриной Штейнера и слушание его курсов сделало Андрея Белого ревностным учеником на пути антропософского «посвящения», вызвало чувство обретения подлинных жизненных ценностей.
498
Morgenstem Christian.Stufen. Eine Entwickelung in Aphorismen und Tagebuch-Notizen. M"unchen: R. Piper Verlag, 1918. S. 4–5.
499
Письмо к матери, А. Д. Бугаевой, от 27 апреля / 10 мая 1912 г. // Новое литературное обозрение. 1994. № 9. С. 115 / Публикация Джона Малмстада.
Белый познакомился с Моргенштерном в Лейпциге на курсе лекций Штейнера «Христос и духовные миры», проходившем с 27 декабря 1913 г. до начала января 1914 г. 31 декабря, сообщает Белый в автобиографических записках, «после лекции М. Я. [500] прочла стихотворения Моргенштерна, которые меня поразили; Моргенштерн, уже больной, сидел в задних рядах; д<окто>р сошел с кафедры, через весь зал прошел к Моргенштерну и расцеловал его. Мне почему-то показалось, что Моргенштерн и я в чем-то связаны друг с другом и с судьбами духовного движения, ведущего к тайнам 11-го Пришествия. Через день или два нас представили друг другу: Моргенштерн посмотрел на меня своими невыразимыми глазами, улыбнулся и сказал: „Я так рад“. Говорить ему уже было трудно: он — задыхался» [501] . В мемуарах Андрей Белый рассказывает о своих переживаниях при этой встрече гораздо подробнее: «…помню высокую радость: лично познакомиться с Моргенштерном (не помню, кто познакомил); он мне просиял улыбкой, но показывая на горло (говорить уже не мог); лишь срывалось хриплое: „Я рад… рад… а говорить не могу“. <…> И я чувствовал, — не было завес: и два внутренних мира вперялись друг в друга почти без внешних покровов (в этом я уверен доселе); не знаю, что во мне увидел Моргенштерн; то же, что метнулось на меня от него, уподоблялось жаркому световому ветру, накрывшему, как плащом, и на мгновение введшему душу, как в кущу („Устроим — кущу!“ — хотелось воскликнуть мне); повеяло от него тою силою, перед которою сила обычного „оккультиста“ — ничто. Сила Христова Импульса, как ветер, прошла сквозь меня, мои „мозги и составы“. И когда позднее доктор заговорил об этой именно силе в Моргенштерне, ставшем нам всем „невидимым помощником“ после смерти, не удивился я, помня о той минуте, когда я стоял перед ним, держал его руку в своей и глядел не в глаза, а в бездну неба» [502] .
500
Мария Яковлевна фон Сиверс (1867–1948) — одна из видных участниц антропософского движения, жена и ближайшая сотрудница Штейнера. Ее образ заключал в себе для Андрея Белого «огромность в духовном плане» ( Белый Андрей.Материал к биографии // РГАЛИ. Ф. 53. Оп. 2. Ед. хр. 3. Л. 68). См. главу «Андрей Белый — Мария Сиверс — Рудольф Штейнер: история в шести письмах» в кн.: Спивак Моника.Андрей Белый — мистик и советский писатель. М., 2006. С. 41–116.
501
Андрей Белый и антропософия / Публикация Дж. Мальмстада // Минувшее. Исторический альманах. Paris, 1988. Вып. 6. С. 365.
502
Белый Андрей.Воспоминания о Штейнере. С. 172.
Хотя тяжело больной Моргенштерн и не оставил непосредственных свидетельств об этом эпизоде, имеются основания судить, что знакомство с русским писателем не прошло для него незамеченным [503] .
503
В воспоминаниях о Штейнере Белый отмечает: «И почему-то казалось мне <…>, что Моргенштерн меня знает. Позднее уже, ближе познакомившись с супругой поэта, я понял, что я был прав: Моргенштерн действительно меня знал; в „Дневнике“ покойного супруга нашла запись, относящуюся еще к до-антропософскому нашему периоду; первые характеристики меня, как поэта, проскользнувшие в Германии (в журналах „для немногих“), заинтересовали Моргенштерна, и он записал, что хотел бы ближе познакомиться с моею художественной деятельностью» (Там же. С. 172).
504
Михаэль Бауэр (1871–1929) — один из первых учеников Штейнера, крупный деятель антропософского движения, автор религиозно-философских и педагогических сочинений — познакомился с Моргенштерном в начале 1913 г. и стал ближайшим другом и собеседником поэта в последний год его жизни. Андрей Белый сблизился с Бауэром уже после смерти Моргенштерна, в январе 1915 г.: «…советы Бауэра, беседы с ним, его умудренное, бездонно-глубокое слово <…> — незаменимо» ( Белый Андрей.Воспоминания о Штейнере. С. 159). «Для русских, подходивших к антропософии, он был другом и помощником благодаря своей способности с любовью вникать в своеобразие каждого человека, своему недогматическому свободному мышлению и многосторонности своих интересов», — вспоминала о Бауэре М. В. Сабашникова (Волошина) ( Волошина Маргарита( Сабашникова М. В.). Зеленая Змея. История одной жизни / Перевод с немецкого М. Н. Жемчужниковой. М., 1993. С. 171).
505
С Маргаретой Моргенштерн у Андрея Белого, после смерти Моргенштерна, установилось прочное знакомство. «Когда я вспоминаю образ фрау Маргаретэ Моргенштерн, то удивление, жаркая признательность и радость, что такие людиесть на белом свете, мешают мне говорить о ней внятно», — писал Белый в «Воспоминаниях о Штейнере» (С. 174). Маргарета Моргенштерн способствовала изданию романа Андрея Белого «Петербург» в немецком переводе ( Belyj Andrej.Petersburg. Autorisierte "Ubersetzung aus dem Russischen von Nadja Strasser. M"unchen, Georg M"uller, 1919).
506
Bauer Michael.Christian Morgensterns Leben und Werk. Vollendet von Margareta Morgenstem. 4. Ausgabe. M"unchen, R. Piper Verlag, 1948. S. 252.
Знакомству не суждено было продолжиться. По окончании лейпцигского курса Штейнера Моргенштерн, смертельно больной, уехал в санаторий и вскоре, 31 марта 1914 г., скончался. 4 апреля в Базеле состоялась кремация, позднее урна с прахом Моргенштерна была установлена в Гётеануме — антропософском «храме-театре» в Дорнахе (близ Базеля), в строительстве которого в 1914–1916 гг. участвовал и Андрей Белый. «Не может быть более прекрасной смерти», — сказал о кончине Моргенштерна Штейнер, убежденный в том, что судьба покойного поэта воистину «подтверждает победу духа над телесным началом ("uber alle Leiblichkeit)» [507] . Огромное уважение «учителя» к «ученику», безусловно, способствовало тому, что в Дорнахе установился своего рода культ Морген Штерна и его поэзии, в особенности поздних антропософских стихов («Wir fanden einen Pfad», 1914) [508] . Стихи Моргенштерна вызывали большой интерес и у Андрея Белого, сумевшего уловить все своеобразие его поэтического лица: «…в покойном не было ничего „оккультического“, — „иогического“; Моргенштерн и „ученик пути“, —как-то не совмещалось: вспомните веселые, порой злые гаффы футуристических „песен висельника“;Моргенштерн — парадоксалист, супер-анархист, задолго до Маяковского нечто от „немецкого Маяковского“; и „ученик пути“!» [509] .
507
Ibid. S. 266–267.
508
В примечаниях к письмам поэта Маргарета Мортенштерн приводит стенограмму высказываний Штейнера о стихах Моргенштерна (24 ноября 1913 г., Штутгарт): «Для меня всегда будет личной радостью, когда многие души смогут обратиться к подлинной, истинной, прекрасной поэзии Моргенштерна» (Christian Morgenstern. Ein Leben in Briefen. Herausgegeben von Margareta Morgenstern. Wiesbaden: Insel-Verlag, 1952. S. 521). В Дорнахе 8 августа 1915 г. была осуществлена эвритмическая постановка юморесок Моргенштерна ( Волошина Маргарита( Сабашникова М. В.). Зеленая Змея. С. 245, 382 / Примечания С. В. Казачкова и Т. Л. Стрижак).
509
Белый Андрей.Воспоминания о Штейнере. С. 171.
Однако именно встреча с Моргенштерном — по всем внешним параметрам ограничившаяся процедурой формального знакомства — и последовавшая смерть поэта оказались для Белого одним из знамений очередного духовного рубежа, жизненного перелома, определившегося в дни лейпцигского курса: «они стоят в моих воспоминаниях, как что-то огромное» [510] . Тогда, на одной из лекций Штейнера, Белый, согласно его признаниям, испытал глубочайшее экстатическое переживание — видение Святого Грааля; весь лейпцигский курс для него — «ослепительный вспых света, подобного „ фаворскому“ (и морально, и физически:все — утонуло в свете); тут же — странное посещение могилы Ницше, точно ритуал прощания со всем прошлым <…>» [511] . «Прощание с прошлым» на могиле Ницше (3 января 1914 г.) символически обозначило для Андрея Белого переход в новую историческую эпоху огромных социальных потрясений, предвосхитило его мироощущение последующих лет, коренным образом связанное с событиями мировой войны и русской революции; тогда он впервые обостренно почувствовал, что «история — кончилась; кончились ее понятные времена; мы проросли в непонятное; и стоим у грани колоссальнейших, политических и космических переворотов, долженствующих в 30-х годах завершиться Вторым Пришествием, которое уже началось в индивидуальных сознаниях отдельных людей (и в моем сознании) <…>» [512] . «Могилой родного покойника, родиной просветленного Гёте, огромною тайной о Граале, и встречею с Моргенштерном — вот чем блеснул Лейпциг» — таковы, утверждает Белый, события этапного, прообразовательного значения в его внутреннем мире [513] .
510
Андрей Белый и антропософия. С. 369.
511
Письмо Андрея Белого к Р. В. Иванову-Разумнику от 1–3 марта 1927 г. // Андрей Белый и Иванов-Разумник. Переписка. СПб., 1998. С. 500. В этом же письме Белый приводит схемы своего жизненного пути, показывающие перелом между 1913 и 1914 гг.
512
Андрей Белый и антропософия. С. 368.
513
Белый Андрей.На перевале. III. Кризис культуры. Пб.: Алконост, 1920. С. 8.
В этом контексте встреча с Моргенштерном преодолевала в сознании Андрея Белого свое конкретное содержание и приобретала провиденциальный смысл; знакомство с умирающим поэтом воспринималось как посвятительный ритуал, как символ духовных свершений и грядущих перемен, а образ Моргенштерна — при всем понимании сходства его судьбы с собственной — как пример жизненного служения. Символически истолковывается смерть поэта и само его имя (Morgenstem — утренняя звезда) [514] . В философско-автобиографических этюдах «На перевале» Белый пишет о строительстве Гетеанума («Иоаннова здания»): «…здесь мне утренний свет Моргенштерна звездой путеводною вел через курсы духовной науки: к Иоаннову зданию— к двум куполам, бирюзеющим ныне»; «Здесь покоится прах величайшего из современных поэтов, угасшего рано; стоит над начатками новой культуры звездой, Христиан Моргенштерн <…> Память явственно мне сохранила лучистые взоры огромных, лазуревых глаз, неземную улыбку, сквозную и тонкую руку, протянутую как… помощь в грядущее» [515] . По всей вероятности, имя поэта определило и заглавие книги Андрея Белого «Звезда», объединившей его стихи антропософского периода (1914–1918): одно из двух стихотворений Белого, написанных в Москве в 1918 г. и посвященных Моргенштерну, открывает книгу, другое — заключает ее: манифестируется кольцевая композиция с именем-символом поэта в ее основе.
514
В «Воспоминаниях о Штейнере» Андрей Белый писал: «…прекрасным, нас потрясающим световым явлением наподобие явления рождественским пастухам „огня“ и „света“, из которого проговорили ангелы, „благою вестью“ вознесся он в миры духа; так восприняли его смерть, над ней встала звезда утра; и Христиан Моргенштерн стал „Христианом морген штерн“ <…>» (С. 170). Обыгрывание семантики имени Моргенштерна подкреплялось у Андрея Белого аналогией с собственным псевдонимом; ср. в его стихотворении, посвященном Моргенштерну:
Отныне будем в космосе безмерном: Ты первозванным светом бытия, Я — белым«Христианом Моргенштерном».515
Белый Андрей.На перевале. III. Кризис культуры. С. 7–9. Ср.: Белый Андрей.Записки чудака. М.; Берлин: Геликон, 1922. Т. 1. С. 60.