Ангел и фляга
Шрифт:
Горький привкус свободы, добротно приправленный солнцем, которое, сверкая, отражается от снега. Свежим весенним ветром, талой водой, ледяными бликами, кораблями, вмёрзшими в берег.
Наверное, это банально, потому что было у многих.
Но это было у МЕНЯ.
И имя этому – любовь.
Да, я нашёл эту женщину – недоверчивую, в чём-то тяжёлую и непонятную, быть может – и вместе с тем – прекрасную … странной добротой, странной красотой. Своими противоположностями. Всей жизнью доказывающей, что в этом циничном, пропитанном злобой и ненавистью мире всё-таки существует доброта, сочувствие, поддержка и помощь. Помощь – просто так. И что даже здесь, в этой реальности, есть место всем. Всем, кто того захочет.
***
Мы
Меня просто не то чтобы неприятно удивила - просто испугала та злоба и ненависть, с которой Алиса вспоминала о нём. Она описала мне его как законченного импотента и наркомана, на которого она, Алиса Исаева, угробила целых три года своей жизни, причём, угробила впустую. Потому что он по-прежнему оставался наркоманом и импотентом, с которым невозможно строить личную жизнь. Я думаю, это было тем, что я привык называть «агрессией мгновения». Иными словами, Алиса Исаева в ту минуту так ненавидела парня, что, полагаю, не очень хорошо понимала, в какую сторону несло Остапа. Она рассказывала, что очень хочет убить Сергея, навести на него порчу – короче говоря, либо уничтожить, либо нанести очень сильный вред.
Моя первая мысль: «Неадекват. Надо как-то его останавливать». Моя вторая мысль: «Если она так мерзко проехалась по человеку, с которым находилась вместе целых три года, что она скажет через некоторое время обо мне, буде случись между нами разлад?» Третья мысль оказалась примерно такой: «Порча? Ой, как интересно…»
Частично мне удалось погасить этот всплеск: формулами типа – каждый сам кузнец своего геморроя, и убивать человека только за то, что он не оправдал твоих ожиданий, значит делать глупость и навлекать на себя беду. Вообще, я сделал тогда большую скидку на то, что у Алисы Исаевой всё-таки депрессия, что она побывала в Москве и, в общем-то, уехала почти несолоно хлебавши. И что в таком состоянии человек может нести разный бред, и воспринимать всерьёз его не стоит.
Но осадок остался. Неприятный. Полностью идущий вразрез с тем, как Алиса пыталась подать себя на «Чуланчике». И я задал себе вопрос: «ЭТОТ ЧЕЛОВЕК ЗАНИМАЕТСЯ СПАСЕНИЕМ ЛЮДЕЙ, ИЛИ Я ПРОСТО СПЛЮ?!»
***
Алиса решила показать мне свой город, свой дом и заодно – познакомить меня с родителями. Конечно, «дом» - это слишком сильно сказано, но почему-то когда люди знакомятся, они не говорят: «Пойдём, я покажу тебе свою квартиру». Люди говорят: «Я покажу тебе свой дом». Наверное, это правильно, потому что так солиднее. А в некоторых случаях даже как бы даже и утешение.
Странное дело … сходные ощущения у меня возникали, когда в далёком девяносто втором году девочка из класса, в которую я был давно и безнадёжно влюблён, пригласила меня в гости. Тогда я буквально пожирал глазами пространство вокруг, стараясь до мельчайших подробностей запомнить всё, что меня окружало.
То же получилось и с Алисой. Попав к ней домой, я удивился, до чего же эта квартира похожа на квартиру брата. Планировка – почти один в один: дом – «хрущоба» на окраине города, входная дверь выводит в маленький коридор – всего четыре шага длиной. Почти прямо напротив входной двери – дверь в санузел – ванную и туалет одновременно. Газовая колонка для нагрева воды – древность, которую давно не видел. С самого детства, быть может. Маленькая кухня, где еле-еле умещаются два человека, не говоря уже о трёх. Две комнаты, причём, одна насквозь прошита двумя дверями, и от этого создаётся впечатление, что это не комната, а проходной двор.
Но вместе с тем, как и у моего старшего братишки, чертовски уютное жилище.
Из родных, дома оказалось всего двое: мама и бабушка. Молчаливая, активно стесняющаяся странного молодого человека бабушка. Она жила в той, «проходной» комнате. И мама, с характерной внешностью. Позже я сказал Алисе, что по её мама напоминает бабу Ягу. В молодости. Странно, Алиса, как мне тогда показалась, обиделась на это. Но ведь баба Яга, по русским-то сказкам, была ведьмой, причём, частенько она проявляла себя как добрая ведьма. А все ведьмы, как известно, в молодости красивы.
Алиса вместе жила в комнате вместе с мамой. Я поразился тому, насколько тесным было пространство, где она жила: маленький уголок, с одной стороны ограниченный телевизором и видеомагнитофоном, с другой – компьютером. Когда я посмотрел на довольно шустрый системный блок со стареньким монитором, в голову ударила простая мысль: «Боже правый, так здесь, возможно, был создан Алисин сайт. Вот прямо здесь, прямо за этим столом!» Ощущение, что я попал не в обычную квартиру, а целый дом-музей, усиливалось с каждой секундой, и с каждой секундой меня переполняла гордость за то, что мне посчастливилось сюда попасть. К Алисе домой. И с одной стороны, когда я увидел пригласительную надпись и снежинки вокруг курсора мыши, я и понятия не имел, что зайду так далеко. И в то же время – готов спорить – я знал, что так оно и будет.
А ещё – у неё была собака. Точнее, пёс. По кличке Чех. Чеша. Чешик. Собак Чеширский. Он, как и полагается любому уважающему себя псу, с большим недоверием отнёсся ко мне: довольно внятно, на чистом собачьем диалекте меня обматерил. Как потом объяснила Алиса – каждый чужой человек воспринимается как тот, кто может разлучить его с хозяйкой. Надо сказать, что этот пёс её очень сильно любит. Я не говорю – любил, поскольку очень сильно надеюсь на то, что он жив, и до сих пор радует свою хозяйку.
Я довольно бодро представился её матушке, которая затем куда-то быстро ретировалась. Возможно, не хотела нам мешать. На какое-то время мы остались одни, в пустой квартире, если не считать Чешку и бабушку. Я решил осмотреться. Меня давно интересовал эта женщина, я желал выяснить, как и чем она живёт. А самый верный способ понять, что за человек перед тобой – побывать в его комнате.
И эта женщина открыла мне дверь. Мне оставалось только одно: смотреть в оба.
Во-первых, квартира. Она была тесной. «Хрущоба» – тут, я думаю, многие меня поймут. Не в том смысле, что я проявляю неуважение к этому типу домов и квартир. Я говорю лишь о тесноте. Площадь жилища действительно не очень большая, и на этих квадратных метрах как-то существовали вместе три взрослые женщины. Это - во-вторых, ибо три женщины в одном доме – явный перебор. Тем более, что Алисина мама и бабушка терпеть друг друга не могли, с её же слов. Об этом, кстати, говорила существенная деталь. На маленькой, и без того тесной кухне располагались два шкафа с посудой, два стола и два холодильника. Один принадлежал маме Алисы Исаевой. Другой – бабушке Алисы Исаевой. Для людей, живущих вместе, это, по меньшей мере, странно.
И, в-третьих, комнаты. Первая комната – «проходная» – мне как-то не особенно запомнилась. Одно можно сказать точно: там был порядок. Но вторую, Алисину комнату, я помню ясно, так, будто побывал там вчера. Прекрасно помню небольшой, уютный письменный стол. Маленькие книжные полки – Бродский, Булгаков, Кортассар, почему-то Акунин и ещё очень многое – интересное, познавательное. Я не помню точно, что же там было помимо тех книг, что я перечислил. Смутно помню, что были также и труды по психологии. Каждая книга знала своё место. Каждая книга была если не новой, то в прекрасном состоянии. Я отлично помню плакаты с Борисом Гребенщиковым, и фото Олега Меньшикова, которое падало, когда я неловко его задевал. Помню, как Алиса в шутку злилась, когда я пытался подражать блеянию Бориса Борисовича.