Ангел-наблюдатель
Шрифт:
Единственное, что я себе позволил — это мягко и ненавязчиво поддержать Игоря в правильности его действий. В конце концов, он — мужчина, которому не пристало постоянно истекать восторженно хвалебным славословием в адрес какой бы то ни было женщины. Как показывает многовековая практика, это не идет на пользу ни одному из них. Рано или поздно ему придется продемонстрировать твердость характера и весомость своего слова, и если Дарина не сочтет необходимым с ними смириться, тем лучше.
И меня лично совершенно не удивило, что в ней строптивость и заносчивость общепризнанной красотки перевесила значимость дружбы с Игорем.
Впервые увидев рядом с Игорем одну Аленку у входа в школу, я просто оторопел.
— А Дарина где? — спросил я, оглядываясь.
— Она не ходила сегодня на французский, — ответил Игорь, глядя куда-то в сторону.
— Она что, заболела? — заволновался я.
— Не знаю, — отрезал он.
Но она каким-то образом оказалась у офиса. Раньше нас. И возле машины, которую обычно подгонял туда к этому времени Максим. У меня зашевелились нехорошие подозрения. Поделиться которыми с Тошей я просто не успел — как только он вышел из офиса, к нему бросилась Аленка. Он улыбнулся ей, глянул на стоящую у машины Дарину, прищурился и перевел на меня внезапно отяжелевший взгляд. Под которым у меня все слова предупреждения в горле застряли.
С тех пор Дарина регулярно, хотя бы пару раз в неделю опережала нас у офиса. После встречи с Максимом и Мариной, что я кое-как выудил из вновь замороженных мыслей Игоря. Я порывался было поговорить с Тошей, выяснить, что происходит, но он проходил мимо моей машины с яростно выдвинутой вперед челюстью и едва удостаивая нас с Игорем кивком — у меня рука сама отдергивалась от ручки двери. У меня не было и тени сомнения, что он в курсе происходящего — Максим вряд ли бы осмелился раскатываться с Дариной без его согласия. Из чего вытекал единственно возможный вывод — он решительно демонстрировал мне, что не допустит вмешательства Игоря в дела Дарины, так же как моего в его.
Я искренне пожелал ему всевозможных успехов. На пути к окончательной мании величия. Если он предпочитает воздействие на девчонку Марины и Максима, если он не в состоянии увидеть его очевидно разрушительные последствия, если он считает себя в силах держать их под контролем — флаг ему в руки. В конечном итоге, они обрушатся как на голову его идола, так и на его собственную. Моя же задача — вывести Игоря из зоны неминуемой катастрофы — выполнена.
Основания надеяться на это мне давали и наблюдения за ним. Впервые он реагировал на очередной Даринин каприз как-то иначе. Сказались все же мои напоминания ему о твердости и стойкости! В мыслях его и намека не было на попытки позвонить ей, вызвать ее в Скайпе, поговорить между уроками… Не стану скрывать, я тогда испытывал гордость за него — словно заядлый курильщик или пьяница, твердо решившись покончить с пагубной привычкой, он молча, сцепив зубы и собрав в кулак всю свою волю, ждал, пока оставит его проклятая зависимость.
Татьяна, к сожалению, этого не понимала. Она вдруг взяла за привычку пристально и обеспокоенно вглядываться в его лицо, то и дело бросая на меня вопрошающие взгляды.
— Вы что,
— Нет, — коротко ответил Игорь, глядя в окно.
— А что случилось? — никак не отставала от него Татьяна.
— Ничего, — отрезал он.
Она снова открыла рот, но я остановил ее взглядом.
— Не приставай к нему, — сказал я ей вечером, когда Игорь пошел спать.
— Что они опять не поделили? — тут же вцепилась она в меня.
— Ничего, — сказал я ей чистую правду.
— Ты мне еще ничегокать будешь? — мгновенно взвилась она. — Ты что, не видишь…?
— Я лично вижу, — оборвал ее я, — что этой вертихвостке очередная вожжа под мантию попала, а он не намерен больше с этим мириться. И я с ним полностью согласен.
— Какая вожжа? — зашипела она. — Я точно знаю, что у нее что-то случилось! От Тоши иголки на метр торчат, и Галя говорит, что она по вечерам сама не своя — мечется, как зверь по клетке.
— Вот пусть там и мечется, — удовлетворенно кивнул я. — Никто ее туда не загонял.
— Я опять чего-то не знаю? — прищурилась Татьяна.
— Ничего такого, что касалось бы нас, — отрезал я.
Татьяна уставилась на меня исподлобья — тем самым взглядом, которые редко предвещал мне что-то хорошее.
— Она пытается найти своего отца, — неохотно признался я, и быстро добавил: — Что, как ты отлично знаешь, совершенно невозможно и не имеет к нам никакого отношения.
— Как не имеет? — Глаза у Татьяны сделались, как блюдца. — А если она докопается? До всего? И Игорь узнает?
— Не узнает! — хлопнул я ладонью по столу. — Он пытался ее образумить — она его демонстративно из друзей вычеркнула. Так что, пусть делает, что хочет — за ней есть, кому присматривать. Сама говоришь, что у Тоши от усердия шерсть торчком стоит, он у нас очень самостоятельный. Главное — что бы ни случилось, она Игоря за собой на дно не утащит.
— Ты действительно думаешь, — медленно произнесла Татьяна, — что, если с ней что-то случится, Игорю будет все равно?
— Не знаю! — отрезал я. — Переживет. Уже начал. И я за него рад. Ты хочешь, чтобы она им всю жизнь вертела, как Марина всеми?
— Я так и знала, что сейчас Марина где-то вылезет! — Татьяна прямо подпрыгнула на стуле.
— Именно, — подтвердил я. — Вылезет. Везде и постоянно. И всегда на нашу голову. Ты Игорю такого же желаешь?
— Ну, неужели ты не видишь, — замахала руками Татьяна, и я привычно отшатнулся, — что Игорь — не ты, а Дарина — не Марина? Зачем ваши отношения на них проецировать?
— Я не понимаю, — не удержался я, — каким образом этой лицемерке удалось тебя выдрессировать? Ты же раньше ее насквозь видела! Ты же сама была против того, что она Игорю весь свет собой затмила!
— Была. — Татьяна осела, как сдувшийся шарик. — И что из этого вышло? Но в отличие от тебя, психолог ты чертов, я поняла, что у них своя жизнь, не наша. А ты? За Игоря жить будешь, как мои родители за меня пытались? Кто мне рассказывал, что нужно понять, что человеку по-настоящему нужно, и помочь ему в этом?
— Именно это я сейчас и делаю, — заверил ее я.
Дальше спорить со мной она не стала. Что само по себе должно было насторожить меня. Недостаток аргументов у Татьяны всегда компенсировался избытком самодеятельности.