Ангел с черным крылом

Скенандор Аманда

Уна протиснулась сквозь ржавую ограду старого католического кладбища на Одиннадцатой улице. Хоронить людей в Манхэттене запрещено уже несколько десятилетий, поэтому кладбище это в заброшенном и запущенном состоянии. Треснутые надгробные камни покосились или вовсе упали. Под ногами трещали ветки и шуршала полусгнившая листва. Уна перекрестилась и пошла в глубь кладбища. От смога и густой тени домов и пивных казалось, что уже наступили сумерки, хотя был всего лишь полдень.

В детстве Уна наслушалась от отца множество страшных историй о мертвецах. Бойся духа последнего человека, погребенного на том кладбище, где ты оказалась, – ведь он присматривает за мертвецами и ждет следующего покойника, чтобы сдать свой пост и вознестись на небеса. Если ты споткнешься о могильный камень и упадешь, то умрешь

в течение года. Если свистеть на кладбище, то тебе явится сам дьявол. Уна понимала, что это всего лишь страшилки, но все равно дрожала от страха и шла очень осторожно, чтобы не споткнуться и не упасть.

Уна всегда считала, что лучше столкнуться со злыми духами, чем с копами. В дальнем конце кладбища она приметила большой надгробный камень, за которым могла быстро спрятаться. Уна села прямо за ним, оперлась спиной и сразу выудила из кармана булавку Барни.

Глава 11

Только к рассвету следующего дня Уна добралась до дома своей кузины близ Мюррэй-Хилл [23] . Ей потребовалось чуть больше часа, чтобы взломать наручники при помощи булавки Барни. Но она еще долго оставалась на кладбище, прислушиваясь к каждому шороху в ожидании тяжелых шагов полицейских, и отважилась выйти, только когда стало уже совсем темно и улицы окончательно опустели. К этому времени Уна прочитала бессчетное количество молитв, чтобы отвадить злых духов, и придумала нечто вроде плана.

23

Мюррей-Хилл – район в восточной части Манхэттена.

Хоть копы и не знают, где она живет, ей все равно нельзя возвращаться в свою квартиру. Слишком близко от магазина Марм Блэй. И та наверняка тут же сдаст ее полиции. И дело не только в Марм Блэй. Никому из ее знакомых в той части города – ни бакалейщику, ни мальчишкам с метлами, ни лоточникам, ни ее соседкам-воровкам – нельзя больше доверять. И, уж конечно, никак нельзя доверять Дейдре. Свою секретную копилочку в той квартирке Уна, увы, не увидит уже никогда.

Таким образом, у нее теперь нет ни денег, ни друзей. Особенно неприятное ощущение возникало от мысли, что в той коробочке осталось и ожерелье с камеей. То, что носила еще ее покойная мать. Хотя… Может, это неприятное ощущение – просто расстройство желудка? Сейчас эта камея все равно бы ей не помогла. Но мать оставила ей и еще кое-что. Точнее, кое-кого. Кузину! По правде сказать, Уна никогда не верила в пресловутые кровные узы, но это не значит, что она не готова испробовать сейчас и этот вариант. Правило шестнадцатое: не сбрасывать со счетов человека до тех пор, пока он жив.

Уна спряталась в тенистом проулке и дождалась, когда муж ее кузины – мастер на фабрике по производству обоев – ушел на работу. Он всегда недолюбливал Уну, этот Ральф… Или Ричард? Наверное, со времени ее последнего визита к ним этот мужчина стал испытывать к Уне еще большую неприязнь – ведь тогда она украла у него ручку. Ручка была роскошная: толстый слой позолоты с витиеватыми вензелями. И он важно размахивал ею во время разговора, словно не второсортный фабричный мастер, управляющий кучкой заспанных женщин, а прямо-таки король! К тому же он назвал Уну неграмотной. Точнее, вульгарной и безмозглой. За глаза, конечно. Как все ирландцы, выбившиеся в люди, – сплетничают и насмехаются у человека за спиной. Бедные, по крайней мере, не боятся оскорбить тебя прямо в глаза. Поэтому Уна прихватила эту тошнотворно-ослепительную ручку этого Ральфа-Ричарда, написав красивыми огромными буквами на листе с его вытесненными инициалами «Огромное спасибо за ручку!» Лист этот она положила прямо в центр письменного стола и ушла, не попрощавшись.

Это было шесть лет назад. Уна полагала, что это достаточный срок для того, чтобы сердца кузины и ее мужа таки смягчились. Уна постучала в полированную дубовую дверь и стала ждать. Ей никто не ответил. Она постучала снова. Ей было не по себе оттого, что стоит спиной к улице. Прошлой ночью, бредя по темным улицам, она нашла рваную шаль, висевшую на углу пожарной лестницы. Шаль была сильно изодранная и еще влажная от росы. Но деваться

было некуда, и Уна сразу накинула ее себе на плечи. Противные обноски, конечно, но лучше, чем ничего. Сейчас, в свете яркого солнца, эта грязная и пахнущая мокрой шерстью шаль придавала Уне еще более подозрительный вид в этом вполне респектабельном районе. Уна сняла ее и постучала в дверь третий раз.

Наконец послышались шаги, и дверь приоткрылась. В щели появились нос и глаз ее кузины с убранными на ночь волосами. Она явно только что проснулась. Кузина несколько раз удивленно моргнула.

– Уна?

– Нет, Клэр, папа римский! Ну конечно, это я! Позволь мне войти!

Уна не стала ждать реакции заспанной кузины. Она навалилась на дверь и протиснулась внутрь. Дневной свет еле проникал сквозь подернутые паутиной окна по бокам двери.

Клэр отступила, прикрыла нос ладонью и презрительно сморщилась:

– Боже правый, ты выглядишь просто ужасно! И пахнешь тоже…

Да уж… После пары-то ночей в тюрьме. И после пробежки в наручниках. Не говоря о бдении на заброшенном кладбище. Но она не станет рассказывать обо всем этом Клэр. В детстве они очень дружили. Были не разлей вода. Как сестрички, говорили все вокруг. Но потом их пути разошлись, и теперь они совсем чужие друг другу.

Мать Клэр никогда не одобряла выбора своей сестры, ведь та вышла за эдакого калчи [24] , только что с корабля [25] , без единого гроша за душой. И после войны, когда отец Уны запил и не желал устраиваться на более-менее приличную работу, ничуть не изменила своего мнения. К тому моменту, как умерла мать Уны, семьи уже отдалились друг от друга из-за разницы в достатке. После смерти матери Уны мать Клэр предложила взять Уну на воспитание, пообещав оплачивать ее образование. Но отец отказался. Они ушли тогда, гордые и обиженные, и Уна больше ничего не слышала о них до тех пор, пока шесть лет назад не решила навестить свою кузину. Просто так. У нее и в мыслях не было что-то украсть.

24

Калчи – пренебрежительное название сельских ирландцев, используемое прежде всего городскими ирландцами.

25

В то время Нью-Йорк переживал наплыв беженцев из Ирландии, которые покидали свою родину по причине страшного голода и тяжелой войны.

Холодный прием Клэр не удивил Уну. Надменность ее мужа тоже. Но неприкрытая жалость, граничащая с презрением, сильно разозлила. С другой стороны, сейчас вся ее надежда на эту жалость.

Уна расправила складки на своей грязной юбке. И подняла глаза на Клэр.

– Я попала в переделку, и теперь мне негде жить.

– Жить? И как долго?

Уна пожала плечами. Об этом она еще не успела подумать.

– Неделю. Может, две. Но точно не больше месяца.

– Ты с ума сошла? Да если Рэндольф только узнает, что я тебя на порог пустила, он лопнет от гнева. Это же была его любимая ручка!

– Но ты же ведь не собиралась меня впускать. Мне пришлось самой протиснуться мимо тебя. Кстати, не очень радушно с твоей стороны… Я ведь не чужая…

– Я думала, что это стучит в дверь очередная попрошайка. Я еле узнала тебя!

Уна горько ухмыльнулась. Попрошайка… В общем, так и есть. Она взглянула на свое отражение в большом зеркале, что висело над деревянным столом у дальней стены. Спутавшиеся волосы торчали словно пакля из-под грязной, съехавшей набок шляпы. Воротничок платья сальный и грязный. Губы потрескались, нос покраснел от мороза.

– Ну, теперь ты убедилась, что я не попрошайка, а твоя давно не подававшая о себе вестей кузина, попавшая в беду… Я могу остаться у тебя?

Клэр сцепила руки, укутавшись в свой уютный домашний халат. Пурпурный бархат с меховой опушкой. Кролик, конечно же. Этот самый Рэндольф вряд ли мог позволить себе купить ей норку или горностая. И все же даже с кроличьей опушкой этот халат казался Уне чем-то таким нежным и шелковистым, что никогда не касалось ее кожи.

– А что стряслось-то? – поинтересовалась Клэр. – Тебя что, муженек выгнал?