Ангел сердца
Шрифт:
Даша – так зовут девушку с русыми волосами, подсказала мне, куда обратиться, но заметила:
– Они до восьми выдают информацию, так что сегодня уже не получится. Но ты не переживай, завтра узнаем. Я могу сходить с тобой.
Я благодарно улыбнулась в ответ. Может быть, и хорошо, что завтра. Мне нужно собраться с мыслями и подготовиться к любой информации, которую я могу получить.
В ПВР-е слишком шумно, и мы вчетвером – я, Маша, Алена и Даша решаем пройтись по городу. Я рада, что девчонки приняли меня в свою компанию. Оставаться наедине с собой мне совсем не хочется. Я боюсь дать себе слабинку, боюсь даже думать о том, что происходит сейчас там, откуда мы только что уехали.
Даша выступает за провожатую. На фоне нас она казалась совсем
Мы брели по засыпающему городу, подсвеченному фонарями, и мне не верилось, что можно идти вот так: открыто, говоря в полный голос, и не бояться, не шарахаться от каждого шума. Хотя, признаться, я по-прежнему была напряжена и чувствовала себя загнанным зайцем. Если бы Дима был здесь, возможно, я могла бы чувствовать себя более счастливой. Но я не могла наслаждаться жизнью и дышать полной грудью, зная, что он сейчас там, в опасности, рискует собственной жизнью. Зря я уехала, не помирившись с ним. Зря накричала. Нужно было поддержать его, сказать, что люблю – ведь это так! Возможно, это придало бы ему сил. Возможно, нам обоим было бы так чуть спокойнее.
Я сделала глубокий вдох и сосредоточилась на том, что происходит сейчас вокруг меня. Из кафе неподалеку звучала джазовая музыка. С моря доносился слабый ветерок, оставляя на губах солоноватый привкус. В детстве мы с мамой и папой ездили к морю, и я остро помню этот привкус. Но здесь он был резче. Может быть, из-за сменившегося времени года.
Рассмотреть город в темноте нам почти не удалось, да и осенний холод не располагал к долгим прогулкам. Даша сказала, что в ПВР-е режим более мягкий, чем в убежище: ты не должен ставить кого-то в известность, куда идешь и зачем, возвращаться необходимо к десяти, а выходить – после восьми. ПВР разделен на две комнаты – женскую и мужскую, в каждой по пятьдесят человек. До сегодняшнего дня этот ПВР оставался единственным незаполненным, а сегодня подселили нас, хотя всем сказали, что из города давно уже всех вывезли.
– Там остался кто-то ещё? – уточнила Даша.
Я закусила губу, затрудняясь с ответом, а Алена и Маша тут же отрапортовали:
– Нет, только армия и добровольцы.
– Много добровольцев?
– Не очень. Никто не хочет подставляться под пулю, когда есть выбор, согласись?
Эта тема задевает все мои болезненные чувства и растравливает душу, но я не могу попросить их замолчать, так как опасаюсь, что последуют дальнейшие расспросы. А Даша как бы между делом заметила:
– Я прекрасно помню, как мы с моим другом смотрели в небо и обсуждали последние новости, о том, что в одной из восточных стран опять началась война. И я тогда сказала: «Вот бы нас туда! Мы бы им показали! Наши воины всегда самые смелые и отважные, а мы сами – непобедимый и стойкий народ, который умеет сплочаться против любой неприятности». Не прошло и двух недель, как я уже лежала на асфальте, прикрывая голову руками, кругом раздавались не прекращаемые шаги и выкрики, а я не могла заставить себя подняться, и всё смотрела на непонятно откуда взявшуюся передо мной ромашку – пластмассовую детскую игрушку, оброненную ребенком, и мечтала лишь об одном: проснуться. Наверное, эта игрушка помогла мне не сойти с ума в тот день и вместе с другими людьми добраться до убежища. Эта война научила меня осмотрительнее относиться к своим словам. Не думаю, что это случилось именно из-за брошенных мной вслух фраз, но неприятный осадок в душе остался – и это самый легкий побочный эффект, который остался мне на память.
Мы вернулись обратно, потому что время до комендантского часа, введенного в ПВР-е, стремительно приближалось к концу, и, едва мы перешагнули порог нашего нового общего жилища, я отделилась от компании.
Я повернулась на один бок, затем на другой. Потом уселась в кровати и немигающим взглядом уставилась в единственное широкое окно, занимающее половину правой стены, на колеблющийся огонек уличного фонаря вдали. Потом обхватила себя за плечи и глубоко вздохнула.
Наверно, это было то чувство, которое называют одиночеством в толпе. Мне никогда ещё не приходилось испытывать его до этого дня. Со мной всё время кто-то был рядом. Кто-то, кто меня опекал, заботился, помогал решать проблемы. А теперь я осталась одна. Ни родителей, ни подруги, ни…
С неслышным стоном я упала на кровать и уткнулась лицом в подушку. Не думать, не думать, не думать! Почему мысли нельзя захлопнуть, как скучную книгу? Почему они хоть ненадолго не могут оставить меня в покое?!
Иногда мне кажется, что я схожу с ума. А иногда кажется, что это единственный способ быть счастливой – быть не такой как все, чуть-чуть сумасшедшей, болтающей с самой собой и даже спорящей с собственными мыслями. Интересно, много ли нас таких?
Через пару часов меня сморил сон, но ночь я провела в беспокойстве: то просыпаясь, то засыпая, ни на миг не забывая о человеке, с которым я провела последние дни. Самые страшные дни в моей жизни. Я отчетливо слышу все звуки: вот кто-то встал и вышел, затем вернулся, чей-то громкий кашель, детские крики, потом тишина – блаженная тишина, которая через некоторое время вновь нарушается отрывистыми звуками.
Наутро я чувствовала себя разбитой, и всё-таки нашла силы, чтобы подняться, позавтракать вместе со всеми и отправиться вместе с Дашей в бюро, чтобы узнать информацию о своих близких.
Тетечка в очках, сидящая за компьютером, спросила мои фамилию и имя, кем приходятся мне эти люди, и только потом начала поиск. Я чувствовала, как внутри разрасталось волнение. Вдруг она скажет, что людей с такой фамилией в базе нет? Где я буду искать их тогда? А если с ними что-то случилось, и они не смогли добраться до убежища вовремя? Я поймала на себе понимающий и ободряющий взгляд Даши и постаралась сосредоточиться. Женщина за компьютером пристально вглядывалась в монитор, с определенной периодичностью стуча по клавишам. Кажется, прошло чуть больше минуты, но мне показалось, что минула вечность, прежде чем она отчеканила спокойным тоном:
– Добронравовы Алексей Николаевич и Виктория Викторовна размещены в пункте временного размещения номер четыре.
У меня моментально словно камень упал с плеч. Я не могла скрыть улыбку и едва не начала пританцовывать от счастья. Живы! Мои родители живы!
– А как туда добраться?
– Это в двух остановках отсюда, на улице Спивака. Там спросите, Вам подскажут.
– А еще, посмотрите, пожалуйста, Анжелика Крылова. Это моя подруга.
– Отчество и дата рождения, – доведенным до автоматизма тоном потребовала женщина.
Я ответила и снова приготовилась ждать, кусая губы от нетерпения. На этот раз поиски продвигались быстрее.
– Пункт временного размещения номер два. Это на соседней улице, дойдете до перекрестка и повернете налево.
– Спасибо, – от души поблагодарила я, обрадованная хорошими новостями.
Все мои близкие живы и, надеюсь, здоровы. Конечно, психологическую травму, которую нанесла эта война придется залечивать ещё очень долго, но сейчас главное – снова встретиться, убедиться, что всё хорошо и осознанно подумать наконец о благополучном будущем.