Ангел сердца

Мельникова Валентина

– Боюсь, что на этот вопрос я вряд ли смогу ответить. Я был лишь мелкой пешкой в их иерархии, и был посвящен в то, что знаю сейчас лишь потому, что мой старший брат занимал там особые позиции.

– А ты не пробовал переубедить брата? – осмелев и почувствовав в Диме соратника, парень легко перешел с ним на «ты» и даже сделал пару шагов вперед, сокращая расстояние.

– Поверь мне, это бесполезно.

– Они знают? – он воздел глаза к потолку, имея в виду штаб.

– Знают. Всё, что мог я уже сделал. Боец из меня никакой, сам видишь, – Дима с горестной усмешкой воззрился на одеяло, в то место, где находилось его ранение.

На секунду парень потупился, встревоженный напоминанием

о своем неразумном поступке, но всё же набрался сил произнести следующую фразу:

– Нужно узнать, что они собираются предпринять. Возможно, это можно сделать гораздо быстрее и проще, без человеческих жертв.

Мы с Димой бросили на него вопросительные взгляды, и парень спокойно и внятно объяснил:

– Нужно рассредоточить команду стебачей. Лишить их командования, и тогда, возможно, удастся их переубедить или воздействовать иным мирным способом.

«Лишить их командования» – идея хорошая, но это значит – убить. Убить Диминого брата.

Я встревоженно взглянула на Диму, но он сохранял спокойствие. По меньшей мере, видимое. Он столкнулся с моим понимающим скорбным взглядом и улыбнулся, хотя глаза стали жесткими.

– Хорошо. Иди, и, по возможности, расскажи потом, что там решили.

На прощание парни пожали друг другу руки и расстались едва не приятелями. Меня это почти не удивило.

– Кстати, я Виктор, – обернувшись у двери, уточнил парень. – Поправляйся! Я постараюсь заглянуть завтра утром, – сказал он на прощание, скользнув взглядом и по мне, но по-прежнему опасаясь моей напускной строгости.

Я ушла ближе к ночи, неохотно оставляя Диму в медицинском крыле. В опустевшей общей спальне помимо меня разместился отряд добровольцев, с которыми мы познакомились прошлой ночью, да Васильич, полномочия которого с отъездом постояльцев стали ещё скромнее. Необходимости спать на полу на матрацах больше не было, поэтому я перебралась на одну из пустующих кроватей и закрыла глаза, чувствуя, как по телу разливается усталость, которую я отгоняла весь день. Мне хотелось представить, каким будет завтрашний день. Будут ли стебачи нападать, как было запланировано изначально или их планы поменялись? Какую тактику выберут наши войска – оборонительную или наступательную? Едет ли на подмогу армия, или мы, как последние трусы, просто сдадимся перед стайкой опьяненных сумасшедшей идеей мерзавцев с оружием в руках?

Как ни пыталась я дознаться, Васильич не сказал ни слова о завтрашнем дне. То ли служебная тайна не позволяла, то ли туманность планов, то ли ещё какие-то трудности, о которых я могла лишь догадываться. Я решила не лезть не в свое дело, и полностью положиться на волю судьбы. Неужели она способна оставить нас после всего, что уже выпало на нашу долю?!

С утра я снова заняла пост возле Диминой койки. Любовь Ивановна уже не ругалась и даже смотрела на меня не так строго, как прежде. Наверно, смирилась с моим каждодневным присутствием здесь. Или привыкла, обращая на мое присутствие здесь столько же внимания, как на белый халат и шапочку, которые она всегда носила.

Мы с Димой болтали на разные темы, стараясь избегать всего, что касалось сегодняшнего дня и войны в целом, и я чувствовала себя почти счастливой. Парень явно шел на поправку, что не могло не радовать. Окончательно расслабиться мне не давало лишь висящее в воздухе напряжение и угнетающая тишина вокруг. Все ждали чего-то страшного, но при этом делали вид, будто всё, как обычно.

Между «постояльцами» медицинского крыла уже сложилась особая приятельская атмосфера. Когда я зашла, то увидела, как пенсионер Илья Николаевич, как оказалось, живший недалеко от меня, прямо на той же улице, играл с Димой в шахматы, задумчиво почесывая отросшую бороду. Видимо, Дима оказался сильным

соперником.

Они пытались привлечь и меня, но я честно призналась, что не умею, и научить меня довольно сложно, так что «уж лучше как-нибудь в другой раз». А вот Дима запросто ставил «шах» и «мат», так что скоро против него сражались уже всей компанией, пока я любовалась на его озаренное лицо и блестящие от азарта глаза, в которые я была влюблена без меры. Так здорово было понаблюдать за довольными лицами или поговорить о чем-то положительном. Хотя бы о том, как заживают раны.

Несколько раз в день медсестра делала Диме перевязку и обрабатывала рану чем-то вроде спирта. Запах стоял на всю палату, а возможности проветрить помещение не было. Не обходила она вниманием и меня, сообщая, что её мама, Людмила Викторовна, взяла с неё слово приглядывать за мной, поэтому Танечка с периодичностью раз в три часа выгоняла меня из медицинского кабинета покушать или чуть-чуть отдохнуть, вздыхая о том, что возможности выйти на воздух не представляется. Васильич строго-настрого запретил любые вылазки, и перечить ему никто не решался.

День клонился к вечеру, а никаких новостей по поводу стебачей всё ещё не было. Мы поужинали тем, что смогли приготовить из оставшихся продуктов – нечто вроде гречневой каши, только без масла и сахара, с чаем. А затем, пообщавшись немного, решили ложиться спать. Мне не нравилась эта неопределенность. Она была похожа на затишье перед бурей. А вдруг именно ночью случится то, чего мы ждем и боимся одновременно?

На этот раз я легла в медицинском крыле, сумев заручиться поддержкой Тани, на одной из освободившихся кроватей. Всех больных, кроме Димы и раненой женщины за два часа до отбоя эвакуировали в Заморск, посчитав, что переезд не должен навредить их здоровью. Васильич стремился оставить как можно меньше людей, и я не знаю, каким чудом мне посчастливилось здесь остаться. Хотя посчастливилось или нет – это вопрос весьма спорный. Но я твердо решила, что мое место – здесь, рядом с Димой, и я ни за что не позволю заставить себя уехать, оставив его одного. Так что теперь нас осталось совсем немного – я, Дима, раненая женщина, от которой я ни разу не услышала ни одного слова, Любовь Ивановна, Танечка и Васильич, тщательно оберегающий наши жизни. Да ещё несколько человек из отряда добровольцев, которым не привыкать к трудностям, и которые сами же решили остаться для нашей защиты и необходимой обороны в случае внезапно возникшей опасности.

Уснуть удалось далеко не сразу, да и то ненадолго.

Меня разбудило движение и шум.

– Сейчас придут из штаба, – пояснил Дима, заметив, что я не сплю.

Наши кровати стояли рядом, и в неярком освещении ночника я заметила, что Дима сидит, а все остальные уже на ногах.

Я тоже приняла сидячее положение и спросила, стараясь не выдать охватившую меня панику:

– Который час?

– Около пяти.

– Что-то случилось? – догадалась я.

– Не могу сказать. Сейчас всё узнаем.

Я едва успела поправить одежду и собрать волосы в хвост, как дверь приоткрылась и в медицинском кабинете появились те двое из штаба, что допрашивали нас с Димой, в сопровождении Васильича.

Через десять минут мы уже были в курсе всего, что происходит. А происходит следующее: разведка в виде партизанских отрядов доложила, что поиски стебачей начались и продвигаются довольно активно. Они уже наткнулись на несколько пустующих убежищ и продвигаются как раз в нашу сторону. Но прежде, чем они дойдут до нашего убежища, они могут обнаружить места, где остались люди – там много больных и немощных, старики и матери с младенцами. Вывезти их пока не представляется возможным, поэтому руководство штаба приняло решение перейти к активным мерам.