Анка
Шрифт:
— Здоровеньки дневали! — поздоровался Павел, но руки никому не подал. — Пируем? — он прошел к столу, сел на табуретку.
Бирюк наполнил кружку шнапсом, поставил перед Павлом.
— Выпей и ты за успех.
— Какой успех? — словно подброшенный вскочил с табуретки Павел, впился в Бирюка жадным, полным нетерпения взглядом.
— Выследил твою красавицу.
У Павла перехватило дыхание. Несколько секунд он молча стоял. Потом медленно опустился на табуретку.
— Ты это… всерьез?
— Побей
Павел медленно потянул из кружки шнапс. Взял корку хлеба, понюхал, бросил на стол. Снял фуражку, провел ладонью по лбу.
— Аж потом прошибло.
— Не надо было в такую жару в мундир наряжаться, — ехидно заметил Бирюк.
— Вот обрадовал ты меня, чертушко… — Павел перевел взгляд на старосту: — Правду он сказывает?
— Не знаю. Сейчас проверим.
— Где же она?
— Вон в той хате. Видишь, вторая с краю, — показал в окно Бирюк. — Из того двора выбегала на улицу Валька.
— Кто? — спросил Павел.
— Валька. Дочка твоя. Нынче видал.
— Погоди, — отшатнулся Павел, широко открыв глаза. — Анку ты видал?
— Нет. Какая-то женщина схватила Вальку за руку и поспешно втащила ее во двор.
— Какого же ты черта брешешь? «Выследил…»
— Да перестань ты горячку пороть, — успокаивал его Бирюк. — Где дочка, там и мать. Соображать надо.
Павел, глядя через окно на улицу, задумался.
— Хотя… и то верно, — уже спокойно произнес он. — Анка дочку не бросит.
— Понятно, не бросит, — подтвердил Бирюк.
Павел встал.
— У тебя лошади есть? — спросил он старосту.
— Есть.
— Когда совсем стемнеет, подбросишь его, — кивнул Павел на Бирюка, — к нашему хутору. А я свою кралю заберу.
— Сделаем, атаман. Пошли на обыск, — сказал староста полицаям.
Все четверо, кроме Бирюка, вышли на улицу. Там к ним присоединился полицай Павла, а другой шагом поехал вслед, сидя на козлах пролетки.
Анка, Валя и хозяйка ужинали за столом, когда в хату ввалились Павел, староста и полицаи. Появление Павла, да еще в атаманском мундире, как громом поразило Анку. Она побелела как полотно и выронила из рук ложку. Хозяйка, еще ничего не понимая, сказала:
— Чего же вы стоите? Пожалуйте к столу, отведайте супу. Чем богаты, как говорится, тем и рады.
— Кто эта женщина? — спросил староста, указывая на Анку.
— Не знаю.
— Давно она у тебя?
— Нынче… Ночевать попросилась… — растерянно пробормотала хозяйка. — Ах, вы про нее! — спохватилась она. — Это моя двоюродная сестра… с Украины… А я думала…
— Думала, думала, — перебил староста, — и забрехалась. Она? — обратился он к Павлу.
— Она… — Павел подошел к Анке. — Что же это ты, советская атаманша, так долго загостилась в Светличном? Едем на Косу, дела хуторские сдашь мне. Живо собирайся, а то коней мухи секут.
Сознавая
Хозяйка сидела на своем месте не шевелясь, словно прикованная. По ее окаменевшему лицу бежали слезы. Наконец она поняла, что свершилось большое, ничем не поправимое горе. И когда за дверью затихли шаги Анки и Павла, а потом донесся удалявшийся по улице гулкий топот конских копыт, она положила на стол руки и уронила на них голову, содрогаясь всем телом.
— Какое же наказание, хозяюшка, придумать тебе? — тихо, с угрозой, спросил староста. Потом грубо толкнул ее в спину. — Вставай! Идем с нами!..
Лошади весело бежали по накатанной дороге. Анка и Валя сидели спинами к полицаю и Павлу, лицом к морю. Ехали молча.
«Как же они могли узнать? — мучительно думала Анка. — В поселке никому не показывались, сидели взаперти. Купаться ходили в сумерки. Только сегодня недоглядели за Валей, и она выбежала на улицу. Но ее же здесь никто не знает. И как попал в Светличный этот негодяй в атаманском мундире?.. Эх, если бы не дочурка! Я бы ему горло перегрызла…»
А море, все такое же родное и ласковое, сверкало вдали. Оно манило и звало на свои широкие просторы, играя вольной перекатной волной. У Анки затуманились глаза, но она крепко стиснула зубы, решительно тряхнула головой:
«Нет! Он не увидит моих слез…»
В хутор въехали перед сумерками. Возле здания сельсовета кучер натянул вожжи, круто ссадил лошадей. Анка заметила, что на месте прежней вывески была другая. «Бронзокосское хуторское правление», — прочла она, и сердце ее сжалось от холодной колючей боли.
Немецкий офицер, проходивший мимо в сопровождении двух солдат, невольно загляделся на Анку, спросил:
— Где ты раздобыл такую птичку, атаман?
— Жена, — с ликующим видом ответил Павел.
— Врешь! — оборвала Анка, обжигая его гневным взглядом.
— Красивая. За такую в Германии дорого дали бы, — улыбнулся лейтенант, подмигнув Павлу, и направился к Дому культуры.
Стоявшие у входа в правление полицаи нагло ухмылялись. Павел подозвал их, приказал:
— Проводите ее в мой кабинет. Вот ключ. Я скоро вернусь.
— А Валя? — рванулась к дочери Анка, но ее удержали полицаи.
— Валю я домой отвезу. Не беспокойся. Она, кажется, дочь мне?
— Ты не отец ей…
— Разберемся.
Валя спрыгнула с пролетки, кинулась к матери, в страхе закричала:
— Мама! И я с тобой! Я боюсь этих дядей!
Павел подхватил ее, усадил на пролетку.
— Глупенькая, я твой отец. Мама говорит неправду. Сейчас мы домой поедем, я дам тебе шоколадку, — и толкнул кучера в спину: — Чего рот разинул, дурак? Гони скорее!