Анка
Шрифт:
— И чего это понесло тебя в чертово пекло? — спросил Васильев моториста.
— А вам что, хотелось поплавать кверху килем? — ответил вопросом на вопрос Сашка и продолжал: — Ведь нас опрокинуло бы. Большой волне опасно подставлять борт. Надо резать ее. Хотя бы наискось. Вот я и применил этот маневр. А когда маяк оказался справа по борту, я изловчился и развернул «Чайку» косом к воротам порта. Удары в корму, что удары по спине, они не так страшны, — философствовал Сашка, подчаливая к пристани. — А вот удар волны по борту, это все равно, что садануть человека кулаком
— Молодчина, хлопче, молодчина, — похвалил его Кавун.
— Теперь я понимаю, как солоно приходилось фашистам, когда ты вихрем налетал на них и торпедировал их транспорты, — сказал Васильев.
— Ого! — многозначительно произнес Сашка, позабыв недавний неприятный разговор с председателем колхоза.
«Чайка» пришвартовалась, и бронзокосцы сошли на берег. В тот же час на море разыгрался восьмибалльный шторм.
Море штормило трое суток. За это время Сашка тщательно осмотрел бот, с помощью механика рыбаксоюза разобрал, собрал и опробовал мотор. Он был сильнее мотора «Чайки» в два с половиной раза, однако это не радовало Сашку, наоборот, угнетало его. С щемящей болью в сердце расставался он с «Чайкой». Но этого не понимал механик рыбаксоюза и все твердил свое:
— Слышишь, как ровно, без перебоев стукотит? Не мотор, а зверь. Сила!
— Да пошел бы ты ко всем чертям! — рассердился Сашка.
— Чего злишься?
— А того, что так стукотит копытами подыхающая, заезженная кляча.
— Ну, ну! — запротестовал механик. — На сегодняшний день мотобот «Медуза» самая мощная моторная единица на всем побережье. И не кляча она, а заключает в себе пятьдесят лошадиных сил.
— Именно — единица, и одним словом — медуза, — отмахнулся Сашка, давая понять, что больше он не расположен продолжать разговор, и механик удалился, бросив на ходу:
— Неблагодарный… «Медуза» по тяге равняется пяти десяткам самых сильных лошадей.
— Ладно, — проворчал Сашка. — Отчаливай…
На четвертые сутки море угомонилось; оно сонно ворочалось у берегов, усталое и притихшее. В шесть часов утра «Медуза» отшвартовалась, вышла в море и взяла курс на Бронзовую Косу. От самого порта ее сопровождали чайки. Они то низко повисали в воздухе, покачиваясь на белых крыльях, то припадали к воде, плаксиво вскрикивали, вечно жалуясь на свою судьбу.
«Медуза» шла медленно, содрогаясь от гулкого рокота мотора, и обволакивала себя иссиня-голубой дымкой, вырывавшейся из выхлопной трубы. Кавун прохаживался по широкой палубе, заглядывал в глубокий трюм и удовлетворенно кивал головой, рассуждая о чем-то с самим собой. Васильев стоял у руля, Сашка следил за работой мотора.
Кавун спросил Сашку:
— Гарна посудина?
Сашка криво усмехнулся:
— Именно — посудина… Разве ж можно сравнить эту старую калошу с легкокрылой «Чайкой»?
— Э-э-э, хлопче, ты не прав, — возразил Кавун и развел руками: — Дывись, який простор на палуби. А трюм? Центнеров на двадцать груза. «Медуза» трудяга, а «Чайка» белоручка.
— Да оставь его, Тарасович, — сказал Васильев. — Переболеет разлуку с «Чайкой», успокоится
— Звыкнешься, моряцкая душа?
— Не знаю, — вздохнул Сашка и отвел глаза.
Чайки, жалобно всхлипывая, поотстали и повернули обратно. Кавун проводил их долгим взглядом и сказал:
— Живут в таком приволье, а все плачут.
— Такая уж плаксивая птица, — заметил Васильев.
Вскоре в прибрежном мареве показалась Коса. Хутор и длинная полоса песчаной отмели будто выплывали из прозрачной золотистой дымки, и контуры строений и обрывистый берег становились все четче и рельефней. Впереди, в четырех кабельтовых, Васильев заметил баркасы. Они были похожи на две черные подбитые птицы, медленно взмахивающие крыльями. Васильев, догадался, что это рыбаки тяжело идут на веслах, и сказал Кавуну:
— Юхим Тарасович, а ведь это бригада Краснова.
— Мабуть, так… Сашко, нажми-ка!
— Из этой дохлой клячи большего не выжмешь, — беззлобно проворчал Сашка, но скорость прибавил.
«Медуза» вздрогнула, пошла в кильватер баркасам и через полчаса нагнала их. Рыбаки узнали Кавуна и своего председателя колхоза, радостно заулыбались. Кавун перегнулся через поручни, кивнул рыбакам.
— Ну, як рыбачилы?
— Добре! — ответил Краснов. — Баркасы перегрузили.
В первом баркасе серебрились крупные лещи, во втором неподвижно лежала среди черноспинных осетров двухметровая белуга.
— Не живая? — кивнул на белугу Васильев.
— Бригадир оглушил ее колотушкой, — сказал дед Фиён, посмеиваясь в рыжую бородку, прокопченную табачным дымом. Он и сейчас посасывал вишневый чубук глиняной трубки. — Дюже артачилась, скаженная.
— Как же вы ее полонили? — интересовался Васильев.
— В капроновый мешок угодила.
— Выдержал?
— Раз Панюхай мастерил невод, любой груз выдержит.
— Вот шо, труженики, — прервал разговор Кавун. — Бечева е?
— Есть!
— Зачепляйтесь.
На первом баркасе приняли со второго бечеву и закрепили ее на корме. Конец своей бечевы швырнули на палубу мотобота. «Медуза» взяла баркасы на буксир и легко повела за собой, расстилая перед ними шипящий пенистый коврик. Рыбаки, сложив весла, отдыхали, подремывая на солнцепеке. Тем временем на берегу качалась и шумела людская волна. В воздухе мельтешили платки, косынки, фуражки и соломенные шляпы. Ребятишки кубарем скатывались по крутосклону на песчаный берег, старательно вымытый неутомимыми волнами.
«Медуза» причалила к пирсу, и Сашка заглушил мотор. Бронзокосцы бурно приветствовали первое моторное рабочее судно, заменившее легкокрылую «Чайку».
В последних числах апреля бронзокосцы провожали свою делегацию в Москву на прием к Наркому. От колхоза ехали председатель Васильев, бригадиры Краснов и Панюхай и от МРС замполит Орлов. Приехал из Белужьего и секретарь райкома партии Жуков, чтобы пожелать делегации счастливого пути. Анка, снаряжая отца в путь-дорогу, вычистила и выгладила брюки и китель, постирала тельняшку и еще две новых положила в чемодан.